Революция грамотности, шедшая с XI века, на первый взгляд, к XXI веку обернулась перераспределением грамотности как власти. Раньше-де верхи решали, как и во что будут веровать безграмотные низы, а низы только плодили суеверия и фобии.
На самом деле, элиты и раньше отнюдь не творили мифы, идеи, мировоззрения. Они манипулировали ими, но не ни их создавали. Их создавали творческие люди, которые встречались и встречаются как в элитах, так и в «плебсе». Манипулируют идеями и идеалами как верхи, так и низы.
Революция грамотности не столько лишила элиты монополии на манифест и миф, сколько дала каждому возможность быть источником манифестов и мифов. Власть утратила монополию на идеологию — и люди власти ответили изобретением слова «идеологию». Мол, когда я — это природное, естественное как дыхание, а когда другие — это артифициально, ненатурально, протезы.
Революция грамотности упразднила цензуру как средство манипуляции речью. Конечно, упразднила не везде и не всегда, но где упразднила там современность, по определению, а где не упразднила, там неинтересно и пробуксовка.
Так родилась идея «постправды», «постхристианства», «постмодерна». На самом деле, нет никакой постправды, а главное — не было никогда никакой особой эпохи правды, «христианской цивилизации», великолепного бельэпокного модерна. Были потёмкинская правда, имитационный Pax Christiana, папьемашовая «современность». Что сверху насаждается, недорогого стоит. Лопнули мыльные пузыри. Умер Ефим, и чё...т с ним. Нечего жалеть, радоваться надо — ведь теперь только открывается возможность по-настоящему познавать, веровать, творить.
Конечно, легче и даже естественнее на первых порах пытаться вернуться в тёмную тёплую утробу архаики. Свобода вызывает отнюдь не восторг, а ресентимент, причём не у тех, кто чего-то лишился, а у тех, кто свободу получил. Свобода жжётся, колется и оттягивает руки.
Так рождается фундаментализм. Это та же реакция, только кастрированная. Реакция без точки опоры, да и без рычага — без власти. Реакционер призывал подморозить — и власть подмораживала. Фундаменталисту некого просить, он пытается подморозить мироздание на свой страх риск, единолично или с единомышленниками.
В ситуации, когда власть не решается дирижировать и цензурировать, реакция — полноценная, упитанная реакция — невозможно. Фундаментализм же — вольное дело. Фундаменталистом и в меньшинстве можно быть. В гетто, меньшинством даже органичнее фундаменталистом.
Вот почему религия не умерла, как предписывали в XIX веке. То есть, умерла религия предписываемая, религия сверху. XIX век полагал, что иной религии и быть не может. Власть терпела дремучесть, власть перестала терпеть, отделила от себя мрак — мрак и развеется благодаря просвещению с образованием. А мрак вовсе не развеялся. Даже если считать веру суеверием, это понятно. Патология исчезает не благодаря просвещению, а благодаря свободе и творчеству, а с ними и в современном мире дела обстоят отнюдь не благополучно. Религия по-прежнему выполняет функцию эскапизма, «опиума народа». Другое дело, что не умерла и собственно религия, ей тоже секуляризация пошла на пользу. Ведь «христианская цивилизация» насажадась сверху, а сверху умеют насаждать лишь монокультуры. Для государственной религии самый опасный враг не атеизм, а свободная вера. Она есть, она никуда не делать. Её немного, но её и раньше было немного, может быть, даже меньше нынешнего — трудно сказать, ведь её давили.
Оригинальнее другой феномен: шутовские идеологии. Кроме конструкторов религии реакция проявляется в виде конструкторов псевдо-политики. Человеку неуютно в мире свободы и коммуникации и он начинает бунтовать против него бессмысленно и беспощадно. Таков был бунт Марвина Химайера, который 4 июня 2004 года сел в бульдозер, который сам превратил в бронированное чудовище, и разрушил 13 зданий администрации бетонного завода в городе Грэнби. Химайер родился в 1951 году, воевал во Вьетнаме. Бетонный завод пытался отобрать землю, на которой стояла его автомастерская. Он тщательно проследил за тем, чтобы никто не пострадал, выходить из «киллдозера» не планировал, завершив запланированные разрушения, застрелился. Это благородный случай. Видеоролик, запечатлевший бунт Химайера, смотрели и смотрят с восторгом все, кто беззащитен перед «системой». Это не шутовство. Шутовство — это Трамп и Путин. Элементы шутовства, однако, есть и у Натаньяху, и у Макрона.
Строго отделить шутовство от величественных эскапад власти не всегда возможно, в реальности король Лир и шут короля Лира это обычно один и тот же человек. Во власти насильственной, во власти-господстве всегда силён элемент издевательства и глумления, это часть «опускания» подвластных. Подвластные отвечают тем же или мечтают ответить тем же. Эта мечта вновь и вновь выражается в массовом искусстве как фильм «Джокер» и подобные ему (в России — «Ворошиловский стрелок»). Сказания о робингудах, которые убивают, мстя за себя и за всех. Робин Гуд, однако, не глумился, в шутовских политических движениях XXI века глумления много. У одних это от бессилия — кажущегося или реального, у других, тех, кого вынесло на вершину, от подстраивания под бессильных.
