В России 9 мая отмечают День победы, тогда в свободном мире — 8 мая.
В России обычно объясняют это разницей в часовых поясах. Якобы акт о капитуляции предусматривал прекращение огня с 23 часов 8 мая, а 23 часа 8 мая в Германии — это уже 9 мая в советской России.
Это не соответствует истине. В свободном мире в 1945 году праздновалось не прекращение огня, а сообщение о том, что Германия капитулировала.
Более того, в России сторонники официоза стараются вообще не упоминать о том, что акт о капитуляции подписывался дважды, и первый раз — в 2 часа ночи 7 мая в Реймсе, а второй раз — в 00 часов 15 минут 9 мая по берлинскому времени, то есть, в 2 часа ночи по московскому времени. (Формально акт датирован 8 мая, но воспоминания современников говорят о том, что подписание реально началось после полуночи). Прекращение огня во втором случае — который в России считают главным — вообще уже не имело значения, было уже фактом прошлого.
Иногда в ход идёт другой аргумент: якобы было соглашение в Ялте о порядке капитуляции, и США с Британией это соглашение нарушили.
Это тоже не соответствует истине. В Ялте порядок капитуляции не рассматривался вообще. Была комиссия, которая выработала документ «Условия капитуляции Германии», одобренный в июле 1944 года главами союзных правительств. Эйзенхауэр не во всём следовал этому документу, но и Сталин об этом документе не упомянул ни словом.
Вообще-то винить Джугашвили должен был самого себя — ведь генерал Суслопаров, приглашённый в Реймс на подписание акта (и подписавший), ещё 6 мая сообщил в Москву о предстоящем акте. У Кремля было время высказаться, но — что характерно для деспотий — произошла какая-то «накладка», а может быть, Сталин заранее решил устроить провокацию.
Сталин был предельно откровенен:
«Договор, подписанный в Реймсе, нельзя отменить, но его нельзя и признать. Капитуляция должна быть учинена как важнейший исторический акт и принята не на территории победителей, а там, откуда пришла фашистская агрессия, — в Берлине, и не в одностороннем порядке, а обязательно верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции».
То есть, Сталину не понравилось, что подписание прошло на территории, занятой американской армией («на территории победителей»). Он словно не считал русскую армию «победителем». Совершенно абсурдны его слова о том, что документ был принят «в одностороннем порядке» — ведь акт был подписан всеми сторонами. Советскую Россию представлял генерал Суслопаров.
Во время вторичного подписания акта, в Берлине, от Сталина был Жуков. Вот Эйзенхауэра не было, был его заместитель, и настоял на этом Черчилль, который не хотел, чтобы акт в Берлине обесценил акт в Реймсе. Так что требование Сталина всё равно не было выполнено, ведь главнокомандующий был только от Германии. В приступе ярости Сталин забыл, что главнокомандующим русской армией является он сам, а вовсе не Жуков, который числился его заместитель.
США и Британия, подписывая документ 7 мая, пошли навстречу советской России, потому что, во-первых, немцы вообще хотели подписать капитуляцию только перед союзниками, а во-вторых, немцы как раз пытались затянуть капитуляцию, чтобы как можно больше военных частей отошли на запад и сдались не России, а союзникам.
Сталин 7 мая потребовал, чтобы о подписании капитуляции не сообщали до прекращения огня ( то есть, до 9 мая).
Союзники пошли ему навстречу, взяв с журналистов (их было 17 во время подписания капитуляции) клятву, что они будут молчать до 3 часов дня 8 мая. Но в 14 часов 7 мая министр иностранных дел Германии по радио объявил о подписании капитуляции. Через час узнавший об этом американский журналист Эдвард Кеннеди решил, что клятва его более не связывает и отправил сообщение о капитуляции в США.
Сталин настаивал на том, чтобы хотя бы руководители союзников не делали торжественных заявлений. Черчилль и Трумэн ему отказали. Черчилль 8 мая заявил в радиообращении к народу: «Нет никаких причин скрывать от народа сообщённый нам генералом Эйзенхауэром факт подписания в Реймсе безоговорочной капитуляции».
Как истинный джентльмен, Черчилль сделал реверанс в сторону — нет, не Сталина, но России: «Нет причин, запрещающих нам праздновать сегодняшний и завтрашний дни как дни Победы в Европе. Сегодня, возможно, мы больше будем думать о себе. А завтра мы должны отдать должное нашим русским товарищам, чья отвага на полях сражений стала одним из важнейших слагаемых нашей общей победы».
Черчилль был готов праздновать День Победы и 8 мая, и 9 мая. Вот Сталин этого не желал. Черчилль хотел мира, Джугашвили хотел продолжать ту войну за покорение планеты, которую провозгласил Ульянов. Союзники даже согласились считать акт не прихотью диктатора, а «ратификацией» акта 7 мая. Но Сталину этого было мало, он приказал считать акт 7 мая «предварительным», а лишь действо 8 мая — настоящим.
Ничего удивительного в поведении Джугашвили нет. Он вместе с Гитлером развязал Вторую Мировую войну, напав на Польшу. Он не отменил ленинской идеи о том, что Россия призвана освободить весь мир от «капитализма». Союз с США и Британией был для него временным маневром.
Историк Игор Лукеш отмечал:
«Начиная чуть ли не с 1920-х годов, но более активно — по мере ухудшения международной ситуации с середины 30-х, Сталин все чаще развивает такую мысль: большая война будет, но это будет война между империалистическими державами, и в нее СССР поначалу не вступит. Он подождет, пока «империалистические хищники» истощат друг друга, и тогда Красная армия войдет в Восточную Европу, превратив империалистическую войну в классовую. Таким образом, кстати, Сталин выступает как последовательный ленинист, так как Ленин, как известно, рассматривал подобные сценарии, когда началась Первая мировая война».
На деле, конечно, никакой «классовой войны» не состоялось. Было тупое насильственное утверждение власти Кремля над тем, что получило название «соцблока». Под демагогию о том, что «Запад угрожает», Россия последовательно вела агрессию против свободного демократического мира.
Акт о капитуляции в Берлине Сталин не подписал, скорее всего, потому что в последний момент понял — он, конечно, главнокомандующий, но он не может быть уравнен ни с Эйзенхауэром, ни с германскими военачальниками, ни даже с британской королевой. Вот если бы Гитлер униженно подползал к нему... Гитлеру Джугашвили — да, был равен, пожалуй.
