Что надо думать о девушке 17 лет (родилась в 1909 году, на год старше моего отца), которая пишет:
«Достоевский так сказал о старце: «Это человек, который берет вашу душу в свою душу и вашу волю в свою волю». Я остановилась на этих словах и подумала: «Как хорошо было бы мне иметь такого старца!»
Ну, православие головного мозга! Пубертатная дурость!! Если не протрезвеет, будет ханжа, ничего не делающая без «благословения».
Это Елена Мень писала.
Среди героинь ХХ века — от Склодовской до Боннер — Елена Мень кажется неуместной. Она придаток к биографии Александра Меня. Так, «среда». В самом законченном виде это выразил такой далёкий от церковной среды человек как Игорь Голомшток, общавшийся с Менем в 1960-е: «Его отец был ортодоксальный иудаист, мать принадлежала к Катакомбной православной церкви, и сын с детства воспитывался в двух вероисповеданиях».
Отец Александра Меня был вполне неверующим человеком, хотя от иудаизма не отрекался, похоронен был на еврейском кладбище. Когда будущая жена ему сказала, что вряд ли годится ему в жёны, потому что верует в Христа, он ответил: «Ты теперь стала еще выше в моих глазах. ... То, что ты верующая, не помешает нам в нашей семейной жизни. Ты можешь ходить в церковь послушать какого-нибудь архиерея], а я буду ходить на лекции, а потом мы будем делиться тем, что нам было интересно».
Это цитата из воспоминаний Елены Мень.
Заметим противопоставление не церкви синагоге, а религии науке (лекции).
«Принадлежала к Катакомбной Церкви» — очень мужской и очень неверный взгляд. Не была Елена Мень дурой, которая «принадлежит» чему бы то ни было или кому бы то ни было. Её жизнь не менее свята и содержательна, и уж точно более свободна, чем жизнь её сына (сыновей). Потому что жизнь — не выставка достижений и свершений, не департамент побед и одолений.
Патриархальный взгляд выделяет «социальное». Склодовская? Изобрела радиацию! Керсновская? Выдержала норильскую атомную каторгу! Боннер? Соратница Сахарова! Сахарница!!!
А Мень — ну, мама. Мать. Ну, посильнее Фауст-патрона Гёте. А что она сделала-то?
Во-первых, это классическая перестановка цели и средств. Склодовская посвятила себя науке, чтобы другие женщины могли жить лучше. И мужчины, но женщинам хуже было и есть. Керсновская вынесла невыносимое, детей не имели, замуж не вышла, называла себя Христовой невестой, осталась социалисткой до самой смерти, так это же — для того, чтобы другие женщины — и мужчины — не были преданы в своих надеждах на счастье, справедливость, мир, труд и немного май. Не домохозяйки для Боннер, а Боннер для домохозяек. И к матери Терезе, и к Ангеле Меркель это тоже относится. И к Жанне д׳Арк. И к Матери Божией, кстати. Она же Бога носила не ради Бога, а ради людей.
Во-вторых, если присмотреться к Елене Мень... Да, она восхитилась старцем Зосимой и что-то такое написала про иметь бы старца. А если посчитать по цифрам?
Елена Мень — история свободы. Начиная с детства. В абсолютно неверующей среде, где вера — иудаизм — была всего лишь формальностью, маркёром этничности, она прильнула к Богу, открылась Христу. Послушайте, мать её просто била за это! Она сбежала из семьи! Реально били, реально сбежала. Но — не крестилась. Почему? А она не пишет этого. Ходила одно время в баптистскую общину, а потом перестала. Ещё несколько лет «сама по себе».
Она уже имела православных подруг, уже знала, что у одной из них есть знакомый священник, но — не предпринимала ни-че-го. Какое там послушание! Сама вышла замуж, сама родила первенца. И только, когда тому было полгода — крестилась. То есть, из 70 лет жизни она имела «старца» всего лишь 6 лет. Да и то — редкие очень встречи. А в конце жизни — её духовником был сын. Она чётко различала, когда к ней на Серпуховку едет Алик, а когда — отец Александр.
Очень странно вспоминать, но именно на Серпуховке мы с Моей Душой, ещё до свадьбы, как-то вдруг имели первую и, в общем-то, последнюю яркую, громкую ссору. Елена Семёновна и Душа Моя говорили, что мужчина должен сам выносить мусор, отслеживая, когда ведро полнок, а Павел Мень и я возражали, что почему бы не попросить по-человечески. Мы доспаривали — у меня хорошая память на места — уже вдвоём — на станции метро «Парк Культуры», под круглым медальоном с теннисисткой. Пожалуй, это был тест — если мы помирились после такой страшной ссоры, значит, уже ничего не было и не будет страшно.
Моя позиция по ведрам не изменилась, изменилась моя практика. Тоже мне, проблема!
Елена Мень не пример христианской свободы. Она пример свободы, воли и человечности вообще. Её подруга Мария Витальевна Тепнина, детский стоматолог, отсидевшая в концлагере по делу Катакомбной Церкви — когда священники все сломались, а она не сломалась — пережила отца Александра. Стальная женщина. А Елена Семёновна — хрустальный человек. Мягкий хрусталь. Как туфелька Золушки, которая в оригинале Перро меховой башмачок.
Это означает, что не обязательно быть верующей, чтобы быть светом миру и живой верность и любовью. Быть свободной — да, обязательно. Этой свободы часто меньше как раз у тех, кто по-мужски «включён в структуру». У того же отца Александра Меня было меньше свободы, чем у Елены Мень. Свободы меньше, а духа столько же. Свобода — она и в том, чтобы не зависеть от свободы. Вера в том, чтобы не зависеть от Бога, как любовь в том, чтобы не зависеть от любимого. От зависимости вера и любовь спасают. Этого спасения очень мало — либо оно какое-то фальшивое и психотическое — и у ватных православных, и у ватных атеистов, и у ватных агностиков. Агрессивность всё отравляет, а «вата» есть постоянно жужжащая агрессивность.
Что же, Бог — случайное обстоятельство, если с Богом не обязательно живая душа, а без Бога не обязательно мёртвая? Для тех, кто ищет средства — да, Бог случайность. Для тех кто ищет «как оно всё на самом деле» — случайность, что кто-то свободен и счастлив без Бога. Счастливая случайность — побуждающая искать Бога не ради свободы и счастья, крепкого брака и покойной старости — а ради самого Бога — Истины, которая не всегда путь и жизнь, но всегда Жизнь.
А про старца Достоевский всё правильно сказал: старец берёт волю другого в свою волю. Нет старца — это Бог сделает. Но обратите внимание: не заменяет волю другого своей, а берёт в свою. «Да будет воля Твоя» — какой же травматический должен быть опыт, чтобы понять это как «сделай меня безвольной тряпкой».
