1787-1870: параллельные жизнеописания фельдмаршала, генерала, учительницы, поэта

Несколько преинтереснейших людей одного возраста скончались в 1870-м году. Чудная американца Эмма Виллард… Австрийский генерал Виндишгрец… Француз, изобретатель арифмометра… Самый внешне примечательный, однако, английский генерал Эванс, его фотография 1855 году периодически будоражит интернет. Причина проста: улыбается эта фотография. Не очень широко, губы не раздвинуты, но всё же отчётливо улыбается.

Генерал Джон Эванс. Портрет 1825 года, фотография 1855 года.

Улыбаться было так же не принято в приличном обществе (да ещё и после Первой мировой было не принято), как не было принято показывать боль или любовь. Да сам Марк Твен отчеканил: «Фотография — важнейший документ, что может быть хуже, чем остаться в вечности с придурочно-глупой улыбкой». Твену не понравилась фотография 1865 года, где Линкольн, знаменитый своим чувством юмора, таки не удержался от улыбки, хотя губы всё-таки не разжал… И вовсе это не глупая была улыбка! Доллары с таким Линкольном тратили бы намного умнее!

В вечность старались войти с одним выражением лица — величественным и властным. Именно такое на портрете маслом Эванса 1825 года.

Улыбка сделала генерала человечным. Но если считать в спасённых жизнях, то, конечно, первенство за той самой Эммой Вилард, которая спаcла сотни женщин от судьбы домашних рабынь.

Школа Эммы Виллард к к северу от Нью-Йорка, на расстоянии примерно как от Москвы до Твери. Частная. Дорогая, зато почти гарантирующая поступление в колледж. В классе не более 12 человек, на одного учителя приходится 6 учениц, а  учениц 300, а гектаров под школой 55! Виллард создала её в 1814 году.

Может показаться, что «только для девушек» это пережиток патриархального общества, но прямо наоборот — появление такой школы было борьбой с обществом, в котором женщины вообще не получали образования. Виллард просила денег на школу у штата — и получила отказ. Поэтому школа и частная, на пожертвования пришлось создавать. Зато в XIX веке школа была одновременно и своеобразным педагогическим университетом, тут готовили учительниц, которые в свою очередь давали образование женщинам. В университеты-то женщин не принимали…

Задолго до появления «большой пятёрки» — деления человеческой психики на пять основных параметров — Виллард свой идеал человека описала как раз как сочетание пяти ипостасей. Первую, впрочем, она не назвала в силу самоочевидности — воля должна быть у женщины, целеустремлённость. Во-вторых, хорошо развитый разносторонний интеллект, в-третьих, умение контролировать свои чувства и страсти, отдаваясь им с умом, в-четвёртых, быть в своём ближайшем окружении хорошим другом, командным игроком, а в-пятых, в будущем быть ответственным гражданином с глобальным кругозором.

Почитаешь такое — и хочется то ли пол сменить и в эту школу поступить, то ли сказать что-нибудь едкое про бездушных карьеристок.  Но ведь это чушь — хорошие идеалы, просто идеализм слишком скомпрометирован всевозможными на нём спекуляциями. Выбор-то невелик — либо идеалы, либо ты обыватель и Обломов.

Сама Виллард, что характерно, была не из элиты. Как и другие герои этого очерка, она родилась в 1787 году — и в этом смысле вполне может считаться воплощением XIX века, который встретила на пороге взросления, в семье фермера. Эмма — 16 ребёнок, у её отца было 9 детей от первого брака (жена умерла) и восемь от второго. При этом отец поощрял стремление Эммы к знанию и разрешал участвовать в спорах о политике, философии, математике, мировой политике. Это — американский фермер, это не русский крестьянин… Её отец имел среди предков одного из пуритан, основывавших Коннектикут, но сам был либералом, читал Локка и Беркли.

Улыбающийся генерал Эванс тоже не генералом родился, тоже в семье фермера, только английского, третий в семье. Он родился в 1787 году 7 октября, Эмма — 23 февраля, а 29 мая того же года родился в Вологде Константин Батюшков. В отличие от Эммы и Джорджа, он не дожил до 83 лет, хотя большинство своих русских сверстников пережил, скончался в 1855 после долгих лет сумасшествия. Какая уж тут целеустремлённость, какое там «глобальный кругозор». В редкую минуту просветления Батюшков сказал:

«Я похож на человека, который не дошел до цели своей, а нёс он на голове красивый сосуд, чем-то наполненный. Сосуд упал и разбился вдребезги. Поди, узнай теперь, что в нём было!».

Впрочем, и в одном вполне вменяемом стихотворении он же пессимизировал:

«Рабом родится человек,
Рабом в могилу ляжет,
И смерть ему едва ли скажет,
Зачем он шел долиной чудной слез,
Страдал, рыдал, терпел, исчез».

Не слишком по-американски, да и не по-английски. Тот же Эванс схож с Батюшковым тем, что воевал с Наполеоном (Наполеон тогда был как Гитлер в ХХ веке), при Ватерлоо под Эвансом двух коней убили, но всё же в 1831 год, будучи уже в парламенте, он потряс коллег заявлением:

«Правительство, сопротивляющееся реформам, не может существовать иначе как с помощью силы и меча … Если какое-либо правительство попытается управлять нами таким образом … я первый вытащу мою саблю, чтобы сопротивляться».

Понятно, почему коллеги по палате общин считали Эванса выскочкой, который гусарским галопом хулиганит в политике? Эванс формально был заклеймён «радикалом», потому что он считал необходимым изгнать епископов из палаты лордов, изгнать русских из Польши, освободить негров в колониях, сократить рабочий день для подростков (да-да) и т.п.

Другое дело, что Эванс не просто заседал в парламенте — он был именно в палате общин, он победил на выборах. А Батюшков жил при самодержцах разного уровня самодурства. Демократия, конечно, от сумасшествия или хотя бы меланхолии не спасает, но всё-таки при ней не пишут «рабом родился, рабом помру».

Америка при жизни Батюшкова и Виллард не была богатейшей страной мира, но свободнейшей (хотя далеко не свободной) была, и Виллард ужаснулась бы, прочтя мечты Батюшкова, записанные ровно тогда же, когда она писала первые учебники для женщин:

«В 18.. году, лет несколько до нашествия просвещенных и ученых вандалов на Москву, жил на Пресненских прудах некто NN., оригинал, весьма отличный от других оригиналов московских. — Всю жизнь провел он лежа, в совершенном бездействии телесном и, сколько возможно было, душевном. Ум его, хотя и образованный воспитанием и прилежным чтением, не хотел или не в состоянии был победить упрямую натуру».

Эдакий Обломов до Обломова. И что же этот Обломов? Его идеал — в Москве воспитывать «на свой счёт двенадцать бедных девушек», а на подмосковной даче… «Где найти женщин ленивых?» Очень быстро находит — настолько ленивых женщин, что они даже ленятся болтать. Какое прелестное женоненавистничество!

Очень странно, но все трое мужчин 1787 года рождения — холостяки. Не женился ни гусар Эванс, ни штабсс-капитан Батюшков, ни даже фельдмаршал Виндишгрец (родившийся 11 мая, между Виллард и Батюшковым), который тоже воевал с Наполеоном, а в 1848 году закатывал в асфальт венгров. Виндишгрец стихов не писал и в историю вошёл одной-единственной фразой, да и то, скорее всего, ему просто приписали удачную остроту в адрес рвущихся к свободе людей:

«Они слышать не хотят о благодати Божией? Пусть услышат благодать пушек!»

Как это — благодать против свободы? Так речь шла не о благодатной благодати, а о помазании австро-венгерских императоров на царство символом благодати, пахучим маслом.

Религиозная окраска маршальского юмора не случайна, как не случайно и то, что Батюшков сошёл с ума на религиозной почве, так что на вопрос, который час, ответствовал «Вечность», и называл себя сыном Божиим. Это XIX век, похожий на цыплёнка, который уже вылупился из яйца Средневековья, но ещё не отряхнул скорлупу — вот религия скорлупа-то и есть. Ни капли веры, зато килограммы религиозной лексики.

Верующим можно признать разве что ещё одного человека, умершего в 1870-м году, 25 января, француза Виктора де Брой, который родился, правда, не в 1787, а двумя годами ранее (премьер-министр Франции в течение целых двух месяцев). Он уверовал уже на склоне лет, правда, доложил об этом миру не без юмора: «Я умру кающимся христианином и нераскаявшимся либералом». В грехах покаюсь — в свободолюбии нет!

Школа Эммы Виллард зарегистрирована, коль скоро речь о религии, как «нон-сектарианская», что в переводе на русский означает «внеконфессиональная». Конечно, Виллард атеисткой не была, но её вера не вела к замыканию на себе. Когда единственный раз она вмешалась в международную политику, то сделала эта не с саблей в руках, а с учебником — во время борьбы греков за независимость она создала в Афинах школу для гречанок.

Виллард поддерживала независимость греков, Эванс воевал с независимостью Америки: в 1814 году участвовал в походе на Вашингтон (англичане сожгли столицу «сепаратистов»), был ранен в бою под Новым Орлеаном. Он вообще объехал весь свет во имя Британской империи: сражался с индийцами в 1800-е, с Наполеоном при Ватерлоо (под ним убили двух лошадей), возглавлял (с одобрения Веллингтона, по решению Пиля) только что образованный Британский Легион, вариант французского «Иностранного легиона», в Испании в 1835-1936 гг.  и 2 конную дивизию во время Крымской войны. В Крыму он участвовал в сражении на Альме 20 сентября 1854 года и был ранен в плечо, но когда 5 ноября началась битва при Инкермане, он покинул госпиталь и отправился на передовую.

Эвансу повезло — его сверстник генерал Реглан умер в Крыму от холеры. Это тот самый Реглан,который изобрёл рукав-реглан, чтобы не бросалось в глаза отсутствие у него руки (руку Реглан потерял в битве при Ватерлоо). Эванс советовал Реглану снять осаду Севастополя и эвакуировать войска из Крыма. Не потому, что Эванс был добрый, а потому что Эванс не видел возможности победить.

В Россию  Эванса послали не случайно, судя по тому, что в 1828 году он издал книгу «On the Designs of Russia», анализировавшую турецкую политику России в связи с восстанием греков. Впрочем, у него есть книги об Испании , мемуары о сражении при Ватерлоо и об американской кампании.

«До сих пор ещё нигде, никогда, ни одно правительство не использовало так систематически и искусно таланты и способности более развитых стран, как это делало правительство России ... Но в отношении политических прав или личной свободы русские, за незначительными исключениями, находятся по сути в таком же униженном состоянии, как и в первый день воцарения Петра Великого, который считается преобразователем страны» (Pp. 45-46).

Эванс имел в виду крепостное право, дикое для англичанина. Не преминул он заметить, что «отец и дед нынешнего императора погибли насильственной смертью».

В итоге Эванс очень чётко противопоставляет империю Британскую империи Российской:

«К счастью, завоевание народов, стоящих на более низком уровне общественной жизни, не всегда чистое зло, — поскольку победоносная армия в таких случаях может очень многое сделать различными улучшениями и этим искупить нарушение общего права. Когда же ситуация противоположна, когда полу-варвары побеждают цивилизованных людей, это наносит неизлечимую рану лучшим интересам человечества» (56).

Эванс исчисляет величину русской армии в 3 миллиона (ко времени Крымской войны по отечественным данным солдат было около миллиона). Британская армия своего пика достигла в 1813 году — 250 тысяч человек, в 1828 году в ней было 102 529 человек). Де Лейси подчёркивает, что русский солдат получает менее полукроны в месяц.  Британская крона равнялась 5 шиллингам, следовательно, речь может идти о 2 шиллингах в месяц.

Книга обеспечила Эвансу репутацию русофоба — он призывал Британию и Францию к интервенции против России. Тираж книги составил 500 экземпляров, не так мало тогда для такого жанра, но большинство критиков Эванса не поддержали. После Адрианопольского мира 1829 года Эванс издал книгу «О практичности вторжения в Британскую Индию», где описывал угрозу вторжения именно России.

При этом британская армия комплектовалась на добровольной основе, но жалованье у солдат не считалось роскошным. Немного получали и офицеры. Ещё в 1903 году комитет по изучению дел в армии константировал, что офицеры пехоты вынуждены были искать на стороне до 200 фунтов в год, чтобы покрыть свои издержки, а кавалерийские офицеры — и все 700. Отношение к солдатам-контрактникам  было презрительным, вплоть до клички «лобстеры» (солдаты носили красные кафтаны). В 1806 году пехотинец получал 7 шиллингов в неделю, а работник верфи получал 28 шиллингов. Тем не менее, 7 шиллингов в неделю — это почти 6 крон в месяц, в 12 раз больше, чем получал русский солдат. Правда, британский солдат сам платил за своё довольствие.

Cовременники отзывались о нём как о прекрасном воине, но «капризном, бесцеремонном и бездушном человеке», «смуглом и неряшливом». Один из парламентских противников почему-то прицепился к неседеющей и не лысеющей голове и бакенбардам Эванса, написав, что генерала «можно было принять за итальянского наёмного убийцу». Вот она, зависть-то! Недаром в 1848 году Эванс сказал историку Уильяму Сиборну:

«Вы говорите о том, как трудно согласовать различные показания очевидцев. Это естественно. Я думаю, вряд ли бывали случаи, чтобы двое человек, находящихся на расстоянии пятидесяти ярдов друг от друга, одинаково описали происходящее».

Сражаясь с Россией, Эванс сражался за свободу цивилизованного мира. Виллард о своей школе в Греции писала:

«Кто из сторонников свободы не присоедится к крестовому походу, который должен вырвать храм греческой литературы из хватки варваров?»

Она даже за прокладку железной дороги через континент ратовала как средство утверждения свободы — а то западные штаты обособятся, а это подорвёт способность Америки бороться за политическому свободу всего мира. Во имя свободы Эванс боролся за эмансипацию — нет, не женщин, до этого было ещё далеко — а пока лишь римо-католиков.

В 1829 году он поддержал Закон об эмансипации католиков — это был один из первых случаях ликвидации правовой дискриминации, основанной на очень древней традиции. Так что «про-католик» в 1829 году звучало как «сторонник однополых браков» в 2016-м. Даже хуже, потому что «католики» означало в Лондоне ещё и «ирландцы», а Эванс, хоть и был чистокровным англичанином, родился-то в Ирландии, под Лимериком. «Эмансипация» означало, что теперь католики (а 80%  ирландцев были католиками) могли избираться в парламент, хотя в святая святых — в университеты — их допустили только в 1871 году. Веллингтон, кстати, был анти-католиком, так что Эванс оказался в стане вигов против тори.

1805 год. Карикатура в память отказа британского парламента разрешить католикам голосовать на выборах и быть избранными. В верхнем левом углу апостол Пётр уже приоткрыл католикам дверь в рай (парламент), но невидимая рука Божия взвесила папскую тиару и британскую корону, сочла, что корона весомее, и вот парламентарии (левый край рисунки) мощным дыханием отгоняют от рая лидеров католиков, тянущих руки к Ирландии (80% населения Ирландии были католики, и эмансипация католиков была шагом на пути к освобождению Ирландии).

1805 год. Карикатура  Джеймса Джилрея (Gillray) в память отказа британского парламента разрешить католикам голосовать на выборах и быть избранными. В верхнем левом углу апостол Пётр уже приоткрыл католикам дверь в рай (парламент), но невидимая рука Божия взвесила папскую тиару и британскую корону, сочла, что корона весомее, и вот парламентарии (левый край рисунки) мощным дыханием отгоняют от рая лидеров католиков, тянущих руки к Ирландии (80% населения Ирландии были католики, и эмансипация католиков была шагом на пути к освобождению Ирландии).

 

Ещё кстати — вся кампания за эмансипацию католиков велась ирландцами, поддерживалась всей Ирландией. Но закон принят с одной уловкой: был введён имущественный ценз для избирателей-ирландцев, равный 10 фунтам. Большинство крестьян таких денег не имело и от выборов были отсечены, что они, конечно, расценили как предательство со стороны организатора кампании Даниэла О’Коннора.

Кстати, будущий святой римо-католический кардинал Ньюман был в те годы ещё твёрдым англиканином и был против эмансипации католиков. С неохотой соглашался на неё и Вальтер Скотт — вопрос о католиках был вопросом романтики и политики одновременно, вопросом о том, что такое «нация» вообще.

А всё-таки, говоря о свободе, грех не упомянуть компьютерного гения XIX  века, который тоже умер в 1870 году, 12 марта — Шарля Тома. Тома в 1821 году изобрёл арифмометр — а между арифометром и вычислительными машинами, которые проектировали даже такие умы как Паскаль, такая же пропасть как между арифмометром и компьютером. Благодаря арифометру, кстати, Тома создал и первую в истории страховую компанию — ведь риски надо подсчитывать. Эта компания существует по сей день, она, собственно, является государственной страховой компанией Франции GAN. А страховая компания — это не только бизнес, это, между прочим, пенсии. А уж пенсия — точно свобода. Пусть и немного усталая.

Хотя всё-таки, всё-таки… Просвещение, образование, демократия, пенсия, — всё это чудесно, но всё-таки, если для русского уха, то о свободе ведь та единственная строчка Батюшкова, которая пережила двести лет:

«О память сердца, ты сильней Рассудка памяти печальной».

Дальше там совершеннейший вздор с локонами златими и с пастушкой в простом наряде. Эмма пришла бы в ярость, и правильно. А если только эта строчка — это ведь о силе. Там, где интеллект видит конец, сердце — что бы ни подразумевать под этим — видит начало. Память сердца — это память о свободе, о возможном всё. А любовь… Ну, как сочинили и спели ещё двое людей из той же эпохи, «любовь — дитя, дитя свободы». Если, конечно, свободу не насилуют саблей.

Да-да, Проспер Мериме умер в том же 1870 году, 67 лет от роду, в Каннах. «Кармен» поставили в 1875.

А ещё в 1870 году, 22 апреля, родился Владимир Ульянов. Но это, увы, антиистория. Спустя 10 дней, 2 мая, умер девятимесячный сын будущего царя Александра III. Но это уже другая история.