Нельзя сидеть на двух стульях, но можно скупить все стулья мира, сложить на складе, надежно запертом и охраняемом, и заставить людей выбор: стоять или лежать.
Инвестировать в стулья.
Однажды поздним вечером я стоял на улице Пестеля в Петербурге. Центр города, хтя не так близко к Невскому, чтобы все дома были гостиницами. Как бы жилые дома — и омерзительное «как бы» очень уместно, потому что нежилые они. Ни одно окно не светилось. Ни одно, сколько глаз видел!
Инвестиционные квартиры. Их владельца живут в Москве, в Париже или в Питере, но на островах, где благорастворение воздухов и кооператив «Озеро».
Точно то же в Москве, да и во многих европейских крупных городах. Как дыры в сыре, так темные окна в богатых кварталах.
Где живут бедняки или хотя бы и средний класс, там темных окон не бывает. Там живут.
Иллюзионист Дэвид Копперфильд (который заставил исчезнуть статую Свободы, потом все-таки вернул) забыл, что у него есть четырехэтажный пентхаус в Нью-Йорке на 53-56 этажах чего-то высокого. Выступает он последние годы в Лаг-Вегасе, там и живет. А как не забыть, если у него еще несколько поместий и частных островов?
Чтобы деньги не исчезли, их нужно во что-то вложить.
На другом конце классовой шкалы люди, у которых деньги исчезают за неделю до получки. Иллюзионистом выступает работодатель. Статуя Свободы, впрочем, не исчезает. В отличие от свободы.
Император Тиберий владел дюжиной дворцов, жил на Капри во четырехэтажном дворце же. Его современник Иисус себя с Тиберием не равнял, Господь сравнивал себя с лисицей: у лисы есть нора, а у него не было, где переночевать.
При этом у иудеев был обычай на Пасху оставлять за столом место для Моисея — или Мессии, в общем, для будущего избавителя. У ыримо-католиков позднее был такой же обычай, на Рождество Христово оставлять место для неожиданного гостя, которому негде переночевать с беременной женой.
Правда, обычно это место пустовало. Пустует и будет пустовать. Потому что пустых мест всегда меньше, чем нуждающихся. Паразиты, лодыри, не любят работать, отлынивают, предпочитают паразитировать на богачах, в поте лица своего производящих инвестиции свои.
Дворец Тиберия давно стоит в развалинах. Как и сотни других античных вилл и дворцов. Инвестиции обладают эффектом Мидаса — омертвляют то, во что инвестируются.
Даже веру. Упадок «христианской Европы» начался со спора об инвеституре. Инвеститура это не денежная инвестиция, это духовная инвестиция, когда благодать вкладывают в человека. В будущего епископа. Папы и императоры спорили, кто из них будет инвестировать в духовную власть. Каносса — это как раз из истории этого спора, его первая стадия, когда победили папы. Как бы. Потому что в конце концов — ну, вот мы живем в этом конце концов, когда всем абсолютно наплевать, кто там будет епископ. Как всем наплевать на руины дворца Тиберия.
Неудачные были инвестиции? А что мы считаем удачей? Денег стало больше, власти стало больше, спокойствия стало больше? Тогда это были удачные инвестиции. Потом, правда, они как-то сдулись, но появились другие возможности для инвестирования. Головки голландского сыра меняются, дырки остаются.
Один крестьянин объяснял барину, почему у него, крестьянина, десять детей по лавкам возюкаются, а у барина с барыней ни одного: мы ж в одной избе, а у вас вона какой дом, вы там друг друга и не найдете, простор-то какой.
Дэвид Копперфильд славится умением заставлять предметы исчезать, может, потому, что он — человек исчезнувший. Растворившийся в своих инвестиционных островах и домах.
Самые несчастные инвесторы — хотя не всегда самые несчастливые— это бедняки, которые инвестируют души своя в мир богачей. Живут в трущобе, но смотрят кино про богачей, читают новости о богачах, переживают все, как переживают богачи. Ну, богачи-то не переживают или переживают совсем не так, как воображают бедняки, но по любому человек живет в пустоте материальной, а душу вкладывает в пустоту воображаемую, идеальную.
На Рождество был обычай ставить на подоконник свечу, чтобы бедняк с беременной женой видел: тут есть для него место. Забавно видеть в наши дни такие свечи (электрические, конечно) на десятом или двадцатом этаже дома для богачей, подъезд которого надежно заперт, не то что родить, пописать не дадут.
К счастью, спасает не буржуа, который успешно инвестировался и теперь свечку зажигает хотя бы в одной из десятка своих квартир, оставляя другие темными пустотами. Спасает тот, кого как бы ждут, но кто уже совершенно не нуждается в роддоме и акушерах. Достаточно одного рождения, одной Голгофы, одного прохождения через адскую пустоту наших инвестиций. Спасает тот, кто с точки зрения инвестора вообще никто и звать его никак. Даже не дыра, а Пустота. Простор свободы, человечности и любви для инвестора — пустота, а для Инвестировавшего в нас и продолжающего Инвестироваться — нескончаемый стол, где есть место каждому, и из этой пустоты светит свет, и тьма инвестиций не преодолевает его.