Мне написали — защищая Померанца — что могут быть разные понимания Христа. Что Мень «был больше, чем православный священник, как и Бах — больше чем лютеранский композитор. Не в сторону нью-эйдж, конечно, а — больше, чем то православие, какое было в его время, да и сейчас. Недаром он находил общий язык и с иноверующими, и вообще с людьми: смотрел в корень».
Да, могут быть разные понимания Христа. Вопрос в том, что есть такие понимания, когда Иисус уже не Христос. Бах не был лютеранским композитором. Композиторы не бывают лютеранскими или католическим, как и геометрия не бывает православной или буддистской. Но лютеранином, конечно, Бах был. Священник — не композитор и не геометр. Был ли Мень больше, чем священник? Конечно. Любой человек должен быть больше любого своего служения. Был Мень толерантен? Да. Всеяден? Нет. Находил он общий язык со всеми? Конечно, нет! Это даже Богу не под силу.
Бог не может найти общего языка с сатаной, с грехом. Мень не нашёл общего языка со своими убийцами. Мень смотрел в корень, но корень-то Христос. Мень даже с Померанцем не нашёл общего языка — произошло расставание. В этом нет ничего, дискредитирующего Меня или Померанца. Общение подразумевает и вероятность необщения. Другое дело, что необщение не равно разобщению.
Был ли Мень «больше» какого-то вида православия? Мень не был черносотенцем, не был националистом, не был «ватником», не был триумфалистом, не был конформистом. Все эти пороки случаются и у православных, в этом смысле, наверное, можно говорить о «националистическом православии» — но понятно, что уже о православии говорить приходится очень условно, как «националистическое православие» это как «сатанинский Христос».
Не надо думать, что Померанц и/или Нью-Эйдж более открыты, чем православие или любая другая религия. Они, слава Богу, закрыты для фашизма, для ксенофобии, для суеверий — во всяком случае, хочется на это надеяться.
Без определённой закрытости любое слово обесценивается. Попытки сделать из Меня второго Померанца обесценивают и Меня, и Померанца. Словно невидимый миксер взбивает слово, речь и превращает жизнь человеческую в отвратительное однородное месиво.
Был в 1990-е годы один такой бедолажка, неприкаянный, ну вот олух не олух, а лопух, пожалуй, лопух... Ныне уже покойный. Он как-то ввалился к своему духовнику со всем семейством — а в семействе было душ семь, он женился на многодетной матери — и сказал, что поживёт у него, ведь христиане должны помогать друг другу... Он потом таким же манером осчастливил самого Анджея Вайду... Ну вот как мне давеча написали: «Где соберутся двое-трое, уважающих друг друга и симпатизирующих, там Я среди них.» Не слабое такое переложение? На самом деле, скорее наоборот — там во имя Христово собираются, где собираются вопреки отношению друг ко другу. Это не призыв к садомазохизму — как и призыв любить врага и подставить щёку — но всё же на симпатиях и уважениях далеко не уедешь.
Отец Александр Мень в 1960-1970-е много ездил в Москву, держал у себя не то чтобы открытый дом, но приезжать можно было в определённые дни без спросу. Потом он резко прекратил такую открытость. Причина та же, по которой бессмысленно разговаривать с пьяными о Боге, хотя они иногда — на поминках, во всяком случае — очень хотят и лезут прямо на человека в рясе. Цели разные. Конечно, тут надо быть осторожным и периодически себя встряхивать, но помнить о вполне реальной опасности растратить время на дополнения, а не на существительное.
Как говорил великий генетик Тимофеев-Ресовский, когда аспирант слишком увлекался историей вопроса: «Кончайте, это немец напишет». Он работал в Германии, знал, что говорит.