Откровение есть разговор Бога с человеком. Его отправная точка не молчание, не ноль, а много ниже ноля, когда человек не разговаривает, а рычит. Человек не сознаёт себя человеком, человек не сознаёт человечество человечеством. Он — стадное животное в стаде.
Бог пытается разговорить Маугли, разбудить человека и человечество в стае волков. Это потруднее работы Пигмалиона. Мраморная глыба не гавкает на скульптора и на другие мраморные глыбы.
Первое условие общения — найти общее между собой и другим. Создание образа Собеседника. Первый образ Божий — и первый образ человека — это даже не животное, это просто вещество. До гамлетовского «поднять руки против океана траблов [поисковик находит 536 тысяч употребление слова «трабл»] скакать ещё десятки тысяч лет, буквально.
Начинается с открытия океана и себя как части океана. Ещё тысяч двадцать лет, и уже не океан, а звёздное небо и никакого «внутри меня», «я» — это звёздочка ясная, звёздочка светлая, песок морской. Большой шаг вперёд в сравнении с океаном и его каплей, который протуберанцем выделяется и возвращается обратно.
«Шаг вперёд», но самое первое ощущение себя никуда не девается. Оно внутри, оно количественно самый мощный пласт. Нужно быть Толстым, чтобы опознать это в себе, и испугаться до холодного пота, и ворочаться на кровати в ужасе, что Бог и ты это океан и капля, и в конце концов уйти. Ну не от Софьи же Андреевны уходил Толстой, не от обрюхаченных им крепостных, не от несправедливости! Он от звёздного неба внутри себя и себя внутри звёздного неба уходил, от нравственного закона, по которому ты всего лишь тело во взаимодействии, противодействии и разнодействии с другими телами, и все вместе всё равно одно тело. Но испугаться такого — это не каждый себе позволит. В норме тренируемся ежедневно, чтобы не пугаться и не уходить от «мы» в неизвестность.
Учение о переселении душ это уже следующий этап разговора Бога с людьми. Не капля, не звезда, а животное. Бог вырывает человека из стада, делает его каплей и звездой, чтобы затем сделать его животным. Но это уже животное не стадное, это животное с гордо поднятой головой. Точнее, это человек с гордо поднятой головой животного. Как древнейшие изображения людей, как колядующие козлоглавцы и святой Христофор. В конце концов, любая косметика, любой «имидж» — это не человеческий образ, а звериный. Не надо ждать смерти, чтобы увидеть переселение души, достаточно проследить за одним-единственным человеком в течение часа. Вот он кот, через минуту голубь, и вдруг леопард. Таракан. Опять леопард.
В текстах это басня. От Панчатантры до Дедушки Крылова и мультфильмов. Да что мультфильмы! Большинство кинофильмов — это всего лишь басни, и актёры там изображают животных в людях. Лица там только маски, под которыми планета обезьян, жёсткий набор, созданный ещё в глубокой древности: лев, лис, заяц, соловей, осёл. Воля, интеллект, дружба, любовь, сила. Отсюда вечное беспокойство о том, «спасутся ли животные». Не о животных это, а о себе, любимом.
И вдруг — революция Нарцисса. Заглянуть в отражение себя и увидеть себя, а не Медузу Горгону. Испугаться и заворожиться. Это и по сей день страшно и трепетно — самопознание. Потому что это и богопознание. Это диалог с Ним.
Переселение душ превосходная концепция, исцеляющая почти все вопросы и неврозы, фобии и мидии. Капля — звезда — животное. Ну, растение или человек, не принципиально, принципиальна объектность. Я — объект! Это самоотчуждение? Да чтобы самоотчуждиться, надо сперва самоопределиться. Из ничего стать чем-то. Осознать себя как каплю, звезду, таракана. Это же грандиозно. Потом мне будет плохо, но это же потом. А может, и не будет. Успокоюсь. Человек умеет успокаиваться, приспосабливаться, восстанавливать равновесие. Только Бог выводит из равновесия.
Учение о бессмертии души как конкретной души, учение об царстве теней, где эта душа наличествует, ни во что не превращаясь и не переселяясь, — это очередная (четвёртая, кажется, так?) революция в разговоре Творца с Творением. Никаких «весь я не умру, душа в заветной лире». Душа в шеоле! Душа в адском пламени!
Душа может исчезнуть, даже должна, потому что тело не случайно во мне, а обязательная часть меня. Без тела я сам не свой, и совершенно неважно, хороший я был или плохой. Утешение метампсихозом — психоз.
Вместо Заветной Лиры — Новый Завет. Три точки составляют революцию Христа.
Первая: убей себя. Уничтожь свою бессмертную душу. Она у тебя в деньгах? Выкини их лодырям и тунеядцам! Она у тебя в жене и детях? Убеги от них за Толстым! Смерть бессмертной душе!
Вторая, прямо выскакивающая из первой (точки ведь не вытекают друг из друга, а выскакивают, так?): родись! Не переселение душ, а второе рождение. Убейся, а не то не родишься! Воскресение — это не реставрация, это второе второе рождение. Хочешь воскреснуть без эксцессов? Рождайся от Духа сегодня, завтра, сегодня утром, сегодня от обеда до забора, рожайся всегда, рожайся везде, до дней последних донца!
Третья точка самая страшная, потому что она не обо мне, любимом, а о Боге, любимом, конечно, но больше Любящем. Бог не точка, не пространство, не планетарий, не космос. Не животное, упаси Бог. Бог — Сын Человеческий.
Бог — голодный Иисус в пустыне, и звери ничем не могут Ему помочь.
Бог — промокший до нитки Иисус, идущий по морю. Вы же не думаете, что идти по морю можно, не замочившись? И что удовольствия это не доставляет ни малейшего, как и любая спешка? Но Он идёт по морю, и поэтому мы с Ним — не море, не океан.
Бог — молитва до кровавого пота под звёздным небом. Бог — страх перед арестом, пыткой, агонией, и дрожащий голос: «Возьмите, ешьте и пейте, пусть хлеб и вино, главное: помните, что Я не супермен, а Бог, решившийся умереть, чтобы поддержать разговор и оживить беседу.
Чтобы я умер, но не переселился, не растворился, не воспарился, а родился — не возродился, а родился — Бог рождается. Бог становится — что вообще-то Ему абсолютно не свойственно. Бог появляется. Да, и умирает, и воскресает, но это уже следствие, а главное — Бог доканчивает творение, входя в творение. Это как если в разговоре у меня заканчиваются слова или я начинаю задыхаться, и вдруг Собеседник становится Словом и Воздухом.
Оказывается, решение проблемы моего «я» невозможно, если я — это я, а Он — это Он. Я плюс Он — это не уравнение, мы не суммируемся. Решение как раз в превращении уравнения в неравенство.
Бог стал человеком, но не уравнялся с человеком. Бог нарушил равенство, пропорцию, то, что с таким трудом Он же и возводил вместе с нами в течение тысячелетнего разговора. Потому что наступил момент, когда разговор переходит в любовь как гусеница переходит в бабочку.
Не исчезает, не заканчивается, а начинается во всю мощь, и любовь только начинается — в очередной, пятый, условно говоря, раз, если я не сбился со счёта — и любовь только начинается, потому что личность, слово и любовь по определению не имеют начала и причины и поэтому в каждое мгновение себя есть сами себе и всему миру начало и причина.