ТАКОЙ ОДИНАКОВЫЙ И РАЗНЫЙ МИР

ГЛАВА 8

Наука и демократия

Разделы 39 и 42 представляют собой переработку лекции автора,
прочитанной при получении премии Сефериса, учрежденной Фондом Фулбрайт
[Khimika Khronika. 54, № 1, 4-8 (1992)]
Разделы 41, 44 и 45 являются переработкой лекции памяти Пристли,
прочитанной автором на заседании Американского химического общества (23 апреля 1990)
[Chemical and Engineering News, 68, № 17, 25-29].

37. ФИНИКИЙСКИЙ ПУРПУР И ИНДИГО

Любой человек (независимо от его слабостей, достоинств и этических принципов) всегда сталкивается с проблемой дуальности, возникающей при оценке потенциальной пользы или вреда от любого объекта окружающего мира. Автомобиль, столовый нож или телевизионная программа могут быть и полезными, и вредными одновременно. В наши дни эта дуальность особенно остро проявляется при развитии крупномасштабных химических производств по всему миру. Образ двуликого Януса маячит перед нами, как только мы пытаемся сопоставлять стоимость организации производства, возможное изобилие и цены выпускаемых продуктов, а также всевозрастающий объем отходов от больших и малых химических предприятий.

Химическое производство товаров существовало всегда, так как человечество не может не преобразовывать окружающую действительность. За тысячи лет до возникновения науки о молекулах люди разрабатывали и использовали на практике разнообразные химические процессы (связанные с металлургией, косметикой, брожением и дистилляцией, крашением тканей, приготовлением лекарственных препаратов, пищевых продуктов и т. п.), причем еще на заре человеческой истории получаемые при этом вещества становились объектом организованной коммерческой деятельности.

В связи с этим интересна история знаменитого красителя - финикийского (его называли также царским, императорским и тирским) пурпура [161]. В Древнем Риме (а еще раньше у древних евреев) пурпурная шерстяная ткань не только стоила очень дорого, но и служила предметом роскоши и символом власти. Этот краситель позволял получать оттенки от красного до темно-синего, а Плиний Старший даже писал, что "пурпур имеет цвет застывшей крови, черной на первый взгляд, но мерцающей и переливающейся при освещении". В Древнем Риме только цензоры или полководцы-триумфаторы могли носить одежды, целиком пурпурного цвета. Консулы и преторы имели право лишь на тогу с пурпурным краем, а военачальники надевали пурпурный плащ во время боевых действий.

Производство финикийского, или императорского, пурпура в Римской Империи очень строго контролировалось. Его получали только в государственных мастерских, а нарушение государственной монополии каралось смертной казнью. В Ветхом Завете древнееврейским священникам предписывалось носить одеяния, окаймленные полоской, которую окрашивали специальным пурпурным синим красителем техелет.

И финикийский пурпур, и библейский синий краситель имеют органическое происхождение, так как их получали в результате тщательной (и весьма дорогостоящей) переработки трех видов так называемых брюхоногих моллюсков (Trunculariopsis trunculus, Murex brandans и Thais haemasfoma), раковины которых показаны на рис. 37.1.

Рис. 37.1. Три вида моллюсков, из которых получали финикийский пурпур (слева направо: Murex brandans, Trunculariopsis lrunculus и Thais haemasfoma). (Фото Д. Дарена.) Воспроизведено с разрешения. [Spanier Е. The Royal Purple and the Biblical Blue, Jerusalem: Keter, 1987.]

* Художественное описание условий жизни в древнеримских мастерских по производству пурпура дано в одном из ранних рассказов В.Гроссмана (см. журнал "Химия и жизнь", № 1, 1992), который был химиком по образованию: это нашло отражение во многих его произведениях. - Прим. перев.

Наряду с описанным был известен еще один, значительно более экономичный метод получения другого красителя (очень похожего на царский пурпур и библейский синий краситель) из растения семейства гороховых Indigofera, широко распространенного в странах с теплым климатом. В частности, это растение культивируется в Индии и всегда играло важную роль в экспорте этой страны. [162] *. Процесс получения красителя индиго был описан еще в знаменитой Энциклопедии Д. Дидро в 1753 г.; на рис. 37.3 приведена иллюстрация из этой книги, где видны огромные чаны, в которых и производятся реакции ферментации и окисления.

Еще одним источником пурпурного красителя является растение вайда Isatic tinctoria (рис. 37.2, внизу), широко распространенное в Европе и Азии [163]. Когда-то в странах с умеренным климатом производство красителя из вайды играло существенную роль, однако позднее его вытеснил с рынка индиго, выращиваемый на плантациях Ост-Индии.

Что же вынуждает растения из семейства гороховых и моллюсков Средиземноморья "создавать" одинаковые молекулы? Безусловно, здесь мы еще раз сталкиваемся с обычной биохимической ситуацией, возникающей в результате чудесных переплетений различных эволюционных процессов. Можно привести еще ряд примеров, когда совершенно разные типы организмов производят одинаковые очень сложные молекулы. Например, непеталактон (важнейшая составная часть кошачьей мяты) присутствует не только в цветках мяты, но и в организме некоторых насекомых, а буфадиенолиды (входящие в состав многих сердечных лекарственных препаратов) содержатся как в яде тропических жаб, так и в обычных светлячках [164].

Во второй половине XIX в. было установлено, что пурпурный краситель, получаемый из моллюсков и с плантаций индиго или вайды, имеет в своей основе одну и ту же молекулу (естественно, названную индиго), структура которой показана на рис. 37.4. Аналогичные структуры, где два атома водорода замещены атомами брома, были обнаружены даже в организмах некоторых животных.
 

Рис. 37.4. Структурная формула индиго.

В конце XIX в., в период бурного развития химии, немецкие ученые синтезировали индиго. Конечно, их работы в значительной степени стимулировались острой научной любознательностью, однако исследователи ставили перед собой и совершенно ясные практические и коммерческие цели, так как в результате этого синтеза возник огромный по объему рынок красителей, в котором производство индиго до сих пор играет важную роль.

38. ХИМИЯ И ПРОМЫШЛЕННОСТЬ

Примитивное производство пурпура из моллюсков на "протофабриках" древней Финикии неожиданно обнаруживает много общего с многотоннажным производством синтетического индиго, развернутым в начале XX в. известными фирмами "Байер", "Дегусса" и "Хёхст". Разумеется, масштаб переработки природного сырья возрос. Финикийцы ничего не знали о природе используемых ими фотохимических реакций, но осуществляли их с исключительной тщательностью и старательностью (звучит весьма привычно, не правда ли?), получая полезный и ценный продукт, имеющий высокую коммерческую стоимость. Промышленность красителей в Германии также начиналась с переработки природных материалов (каменноугольная смола, нефть. этанол, поташ, уксусная кислота и т. п.), но промышленный синтез XIX в. в отличие от примитивного производства обычно включал много стадий. Современное химическое производство, как мы хорошо знаем,. состоит из сотен физико-химических операций, проводимых в сосудах из стекла и стали. Объем производства позволяет окрашивать миллионы синих джинсов в год [165].

Во второй половине XIX в. промышленность красителей в Германии развивалась столь бурно, что на ее основе выросли производства лекарственных препаратов, искусственных удобрений и взрывчатых веществ. В этом не было ничего специфичного только для Германии, так как всякое знание (в том числе и всякое химическое знание) всегда было и есть универсальным, всеобщим. Во всех промышленно развитых странах все большая часть валового национального продукта оказывается связанной с химией.
 
 

Рис. 38.3. Некоторые сведения о внешнеторговом балансе США за 1972-87 гг. (ось абсцисс - годы, ось ординат - объем торговли в миллиардах долларов).

Благосостояние наций, прямо или косвенно, зависит от химии, т. е. от коллективного умения преобразовывать природу. Оценивая роль химии в мировой экономике, следует учитывать все существующие процессы переработки природных ресурсов: изготовление пищевых продуктов, металлургические процессы (в сущности, они чисто химические), производство всех видов энергии (сжигание угля, нефти или природного газа, безусловно, можно отнести к химическим процессам). По моим оценкам, с химией связана примерно четвертая часть ВНП (валового национального продукта) любой промышленно развитой страны. Многие экономисты в своих расчетах ограничиваются рассмотрением "чисто химических" производств, однако и при этом химический сектор экономики выглядит весьма внушительно и включает производство синтетических волокон и пластиков, крупнотоннажное химическое производство, производство удобрений, горюче-смазочных материалов, катализаторов, адсорбентов, керамики, ракетных топлив, красителей и покрытий, эластомеров, сельскохозяйственных химикатов, лекарственных препаратов и многое другое. Доходы от продажи продуктов химической переработки в США в 1990 г. достигли 4,32x10¹¹ долларов, причем большая часть этой огромной суммы относится именно к переработке, а не к стоимости исходных материалов.

В США химическая промышленность - не только одна из важнейших отраслей экономики. Она вносит значительный положительный вклад в национальный баланс внешней торговли (который, кстати, в целом, как правило, отрицателен). Данные по отдельным статьям экспорта-импорта США, приводимые на диаграммах (рис. 38.3), наглядно демонстрируют, что значительные успехи американской внешней торговли связаны только с производством химических продуктов и авиационной техники [166].

В табл. 38.1 приведены данные по производству 20 важнейших химических продуктов в США на 1993 г. (иначе говоря, 20 "хитов" этого сезона).

Разумеется, такое огромное количество химикатов не может производиться ради пустяковых целей. Люди покупают и используют их не только для создания дорогих и роскошных предметов потребления, но и ради хлеба насущного в прямом и переносном смысле этого слова (хотя бы по той причине, что серная кислота, первая в приведенном списке, используется в основном в производстве удобрений для сельского хозяйства). Конечно, само производство таких огромных объемов различных химикатов не может не привести к возникновению многих проблем.

Анализ типов продуктов, входящих в список первой двадцатки, тоже дает пищу для размышлений. Студенты-химики, которым приходится подолгу зубрить свойства кислот и оснований, не напрасно тратят свое время - в первой двадцатке мы видим три кислоты (серную, фосфорную и азотную) и три основания (известь, гидроксид натрия и аммиак). Кислоты и основания, действительно, активно участвуют почти по всех химических преобразованиях.

Современные методы ведения сельского хозяйства, включающие развитую агрохимию, сумели обеспечить в XX в. питание (не всегда полноценное, но в общем-то достаточное) населения нашей планеты, несмотря на исключительно высокие темпы демографического роста. Этот успех был обусловлен применением химических удобрений, но именно интенсивное земледелие с масштабным использованием химикатов создало ряд серьезных проблем. Вымывание удобрений из почвы резко нарушает естественный водный баланс, а отходы химического производства вместе с использованными пестицидами и гербицидами наносят значительный ущерб всему живому, включая человека. В целом, это приводит к нарушению естественных циклов природных процессов и к глобальному изменению климата. Все эти проблемы чрезвычайно важны и актуальны, но голодные дети во всех уголках планеты буквально умоляют накормить их, и приходится производить все больше химических удобрений, используя, по крайней мере, семь продуктов из приведенного выше списка.

Перечень 20 важнейших продуктов химической промышленности с годами почти не меняется. В 1993 г. этот список не был пополнен ни одним новым веществом. Изменения заметны лишь при сравнении длительных интервалов времени (например, 50 лет). Начиная с 1940 г., в списке появились только следующие новые вещества: этилен, метил-трет.-бутиловыи эфир, пропилен, дихлорэтан, винилхлорид и этилбензол. Все они служат сырьем для производства полимеров, синтетических волокон и различных пластмасс.
 

Рис. 38.4. Структурная формула метил-трет.-бутилового эфира, "восходящей звезды" химического производства.

Между прочим, если бы бензин официально считался химическим продуктом, то он, безусловно, возглавил бы приведенный выше список, поскольку объем заливаемого в баки автомобилей бензина только США в 6 раз превышает объем производства серной кислоты. Количество расходуемого бензина столь велико, что в первую двадцатку веществ входит даже соединение, используемое лишь в качестве присадки к бензину, а не являющееся топливом. Это метил-трет.-бутиловыи фир (МТБЭ) (рис. 38.4); - "восходящая звезда" химического производства, так как его потребление только за 1993 г. возросло на 121% (а ведь стоило бы вложить деньги в это производство!). Сам факт, что МТБЭ вошел, а точнее говоря, эффектно ворвался в "первую двадцатку", еще раз демонстрирует как американскую страсть к автомобилю, так и все большую роль, которую играют в мире соображения экологии и правительственные меры по регулированию технических характеристик топлива. В настоящее время из всех известных веществ, повышающих октановое число бензина, именно метил-трет.-бутиловый эфир является наиболее реальной и перспективной альтернативой тетраэтилсвинцу, который опасно загрязняет окружающую среду. Содержание МТБЭ в бензине может доходить до 7%. Взгляните на его структуру (рис. 38.4) и подумайте о том, какие еще молекулы нам предстоит создать?

39. АФИНЫ

С тех пор как финикийцы научились использовать фотохимические процессы для получения пурпура, прошло очень много времени, человеческое сообщество изменилось. Возникшая на заре человечества древняя идея демократии развилась настолько, что теперь и мужчины. и женщины имеют право распоряжаться своей Судьбой (хотя женщины получили это право все-таки на 2400 лет позднее). Демократия подразумевает некий общественный договор (его можно назвать социальным контрактом), который гарантирует в отношениях людей принцип равенства. Если люди живут единым обществом, то они сами определяют легитимность своих поступков (прямо или косвенно, через делегирование полномочий). Власть не принадлежит какому-либо повелителю (неважно, называют ли его королем, царем, секретарем партии или аятоллой).

Стоит особо отметить, что несколько десятилетий назад идея демократии вернулась и на прекрасную древнюю землю Эллады, где она зародилась примерно 2500 лет назад после реформ Клисфена. Эта идея возрождалась в Истории неоднократно, что еще раз напоминает о вечной борьбе между известными с античности формами правления - демократией, олигархией и тиранией. Противостояние этих форм правления не только продолжается в наши дни, но и обретает новый смысл, поэтому мне хочется рассмотреть это великое социальное изобретение - демократию - в несколько необычном аспекте, а именно как организацию такого механизма взаимодействия власти, науки и технологии, который позволяет обществу, например, производить около 0,5x10⁸ т серной кислоты в год.

Классическая афинская демократия иногда принимала довольно радикальные формы, но ее принципы всегда оставались очень простыми. Государство обеспечивало всем гражданам право быть выслушанным и право голоса при принятии решений. Строго говоря, этими правами не обладали женщины, рабы и весьма интересная категория жителей - мэтэки (постоянно проживающие в городе иностранцы-союзники), однако не стоит требовать от древнего общества слишком многого и судить его в соответствии с современными стандартами.

Обязанности, которые налагались городом-государством на своих граждан, были столь значительны, что их даже трудно сравнивать с современными. Большая часть этих обязанностей относилась к сфере политики, поскольку афинская демократия требовала непосредственного участия (в виде устных выступлений, речей и голосования) в общественной жизни от всех своих граждан (число граждан Афин, обладавших политическими правами, составляло в эту эпоху около 17 тысяч). Попробуйте представить себе заседание судебного жюри, приговорившего Сократа к смерти при соотношении голосов (виновен/невиновен) 280 : 220! А ведь это не было единственным судебным заседания (дикастериа) в Афинах в этот день! Иногда в течение дня проводилось до девяти судебных разбирательств [167].

Важнейшими и постоянными элементами древнегреческой демократии были доверие народу, разделение общественной (то койнон) и  частной (то идион) сфер жизни, общественный договор между личностью и государством. То, что эти понятия (в их классической афинской форме) не сохранились до наших дней, свидетельствует о том, что битва за справедливость и основные права человека никогда не кончается. Достаточно вспомнить о том, что происходит сейчас, когда я пишу эти строки, в Бирме, на Кубе или в Ираке. На наших глазах произошли замечательные события в Восточной Европе. Ярким и незабываемым эпизодом этой вечной борьбы стала трагедия, разыгравшаяся начале июня 1989 г. на площади Тяньанмин в Пекине.

40. ДЕМОКРАТИЗИРУЮЩИЙ ХАРАКТЕР ХИМИИ

Развитие науки и технологии в основном способствует улучшению условий жизни (хотя, конечно, иногда приводит и к тяжелым последствиям). В связи с этим мне бы хотелось особо подчеркнуть тот факт, что воздействие науки вообще (и химии, в частности) является существенно и неизбежно демократизирующим.

150 лет назад мои предки жили в австро-венгерской провинции Галиции, и окружавшая их действительность вовсе не была романтическим райским уголком, точно так же, как и сейчас вовсе не рай какая-нибудь деревушка, затерянная в болотах ДР Конго (Заира). Мир был жесток и враждебен (для множества людей он остается таким же и в наши дни), и лишь небольшому числу его обитателей удавалось жить в гармонии с окружением. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно пройтись по старым кладбищам или почитать записки наших предков; в недалеком прошлом множество детей умирало, не достигнув зрелости, а рождению ребенка нередко сопуствовала смерть матери. Поэтому я всегда возмущаюсь, выслушивая очередной выпад против развития технологий (например, против современных методов интенсивной агрохимии или производства новых лекарственных препаратов). Модные антитехнологические настроения свидетельствуют об отсутствии простого человеческого сочувствия к чужим страданиям.

Ученые и инженеры могут справедливо гордиться многими достижениями нашего современного общества: за время жизни одного поколения численность населения Земли удвоилась; в мире сократилась смертность и уменьшились страдания от болезней; появилась возможность регулирования рождаемости; наша жизнь получила яркую многоцветность и мы избавлены от запаха помоев; многие (хотя и не все) болезни стали излечимы; все большее число людей получают больше электричества, продуктов питания и свежего воздуха и, наконец, широким слоям населения стала доступна духовная пища (от массового издания "Рамаяны" до "Рондо" Моцарта в радиопередаче).

Конечно, наука и техника могут быть поставлены на службу темным силам человеческой натуры и использоваться для порабощения, пропаганды, насилия и даже пыток, что зачастую служит основанием для обвинения науки и ученых в своеобразном "этическом нейтралитете". Однако не следует забывать, что зло в мире возникает не только из-за неправильного использования научных достижений. В мире существуют, например, и такие проявления несправедливости, как роскошная жизнь элиты в слаборазвитых странах или жестокая эксплуатация собственного населения привилегированными классами.

Простые технологические решения, нацеленные на улучшение качества жизни человека, могут вызывать "противодействие" и "сопротивление" Природы. Возможно, использование здесь прямых представлений о "конфронтации" не совсем уместно, поскольку правильнее было бы говорить о сложной взаимосвязанности всеГ системы в целом, когда всякое участие или вовлеченность вызывает некие изменения. Например, интенсивное использование сельскохозяйственных химикатов и применение антибиотиков в медицине невольно способствует естественному отбору и развитию таких форм микроорганизмов, которые гораздо лучше умеют сопротивляться действию пестицидов или соответствующих лекарств. Однако мне все равно представляется, что общее интегральное воздействие науки на развитие общества является безусловно демократизирующим в полном смысле этого термина. Ведь именно наука делает доступными для все более широких слоев населения предметы потребления и удобства, что ранее доставалось только привилегированному меньшинству.

41 . ЗАБОТА ОБ ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЕ

Демократия в политике сводится к преобразованию общества, причем этот процесс столь же необратим, как и развитие химии - науки о преобразовании вещества. Мне хочется особо подчеркнуть это обстоятельство, поскольку в последнее время я все чаще замечаю, что мои коллеги-химики забывают или скептически относятся к ценностям демократического устройства общественной жизни.

Позвольте мне представить, в несколько окарикатуренном виде, некоторые из суждений, распространенных в среде химиков-профессионалов. Занимая в обществе, как правило, достаточно высокое материальное положение, обычно мы считаем это просто вознаграждением (разумеется, нам всегда кажется, что оно недостаточно) за вклад, вносимый в развитие общества. Недовольство химиков своим общественным положением обычно связано не с материальной, а с нравственной оценкой нашей деятельности. Мы не получаем заслуженного УВАЖЕНИЯ!

Общественное мнение настроено против нас, химиков, и вешает на нас коллективный ярлык "загрязнителей окружающей среды". Человечество живет в атмосфере бессмысленного и иррационального страха перед химией, который можно назвать хемофобией. Иногда кажется, что все СМИ просто вступили в заговор против химиков. Что мы, например, должны думать о поведении известной американской актрисы Мэрил Стрип? Кто внушил ей те бредовые мысли о химическом составе яблок, с которыми она выступила в Конгрессе США? Историю с Мэрил Стрип (газетчики назвали это "аларгейтом") имеет смысл рассмотреть подробнее, поскольку на этом примере можно прояснить некоторые характерные особенности взаимодействия науки с демократическим обществом [168].

Алар, или даминозид, - регулятор роста растений; это вещество входит в число тех примерно двух дюжин химических агентов, которые официально разрешено применять для ускорения созревания яблок. Алар позволяет продлить этот процесс во времени, а также выращивать более твердые и качественные плоды. Лишь очень незначительное количество алара попадает в яблоки и там в результате метаболизма превращается в асимметрический диметилгидразин (АДМГ), содержание которого в яблоках настолько мало что практически он не может оказывать никакого биологического воздействия на организм человека. Некая группа, именующая себя "Советом защиты национальных ресурсов" и ставящая своей целью информирование общественности, вдруг "обнаружила" факт использования алара и с помощью средств масс-медиа стала распространять панические сведения о канцерогенности метаболита АДМГ. Напуганные владельцы супермаркетов быстро убрали с прилавков яблоки, выращенные с использованием алара, не пытаясь даже оценить разумность выдвигаемых алар-паникерам) обвинений. В конечном счете фирма-производитель алара ("Юниройял Кэмикал") прекратила продажу этого фитогормона. Большинство химиков инстинктивно откликнулись на все эти события следующим образом: 1) сказали "ах!", "ох!", "какой ужас!"; 2) сделали попытку серьезно опровергнуть доводы группы информаторов общественности и их главной активистки Мэрил Стрип; 3) восприняли описываемую историю в качестве типичного примера иррациональной хемофобии, упомянутой выше.

Должен сознаться, что моя собственная реакция не была последовательной, и я занимал попеременно то одну, то другую из трех описанных позиций. Однако моя самая первая реакция (и как химика, и как человека) может быть описана следующими словами: "Вот здорово! А я и не знал, что в моих яблоках есть синтетические химикалии!" Я действительно не знал о существовании алара, хотя, конечно, понимал,  что яблоки обрабатывают разнообразными химическими препаратами (удобрения, гербициды, инсектициды, фунгициды, ускорители созревания и что-нибудь еще в этом же роде).

В детстве я просто вытирал яблоко, прежде чем съесть его, а с годами, как и большинство людей, выработал привычку мыть фрукты, причем именно с целью смыть с их поверхности остатки применяемых для их обработки химических веществ. Однако я не знал, а может и не желал знать, что какие-то вещества могут проникать внутрь яблок и сохраняться там. Я ничего не слышал относительно АДМГ, об уровне его содержания в яблоках или о возможных биологических эффектах его применения. Возможно, многие люди испытывали те же чувства. Мне самому ситуация сильно не нравится (мне неприятно состояние неведения), поскольку я являюсь профессором, доктором наук и, по мнению многих, хорошим химиком. Стыдно при этом ничего не знать о содержимом яблок! Впрочем, и сами термины (алар, даминозид) не прибавили мне знания. У меня лишь возникло чувство недовольства собой (за собственное незнание) и раздражение против тех, кто, выращивая яблоки, вводит в них новые вещества и не сообщает об этом потребителям. Я почувствовал неполноту своего образования, "утаившего" от меня важную информацию.

Существует точка зрения, что если даже мы чего-то не знаем, то это знает кто-то другой, и нам бы следовало доверить наше здоровье этому кому-то. Такая позиция представляется мне наивной, ненаучной и недемократической. Недемократичность проявляется не только в том, что мы имеем право знать, но и в том (и этот аспект представляется мне даже более принципиальным), что будучи гражданами, которым общество дало возможность получить химическое образование, мы обязаны знать.

Позиция незнания наивна, она позволяет игнорировать многое из того, что нам известно из истории о человеческой натуре. Разумеется, большинство производителей товаров и торговцев очень внимательны к вопросам безопасности выпускаемой и продаваемой продукции, поскольку от этого зависит их репутация. Однако исторический опыт дает нам множество совсем других примеров (вспомните хотя бы некоторые библейские сюжеты, скандал с детским питанием Бич-Нат или махинации с созданием системы судоходных каналов вокруг Нью-Йорка).

И наконец, вера в кого-то другого является ненаучной просто потому, что ученые по своей сути призваны анализировать, проверять и не доверять никаким ярлыкам или наклейкам.

42. НАУКА И ТЕХНОЛОГИЯ В ЭПОХУ КЛАССИЧЕСКОЙ ДЕМОКРАТИИ

Мне бы хотелось вновь вернуться к эпохе классической афинской демократии и немного поразмышлять о том, как бы могла развивать. ситуация с применением алара в те далекие дни. Прежде всего, использование нового вещества, представляющего потенциальную опасностьдля общества, необходимо было бы обсудить на общем собрании граждан, называемом экклезия. Такое обсуждение безусловно диктовалось представительным характером афинской демократии. Природу политических процессов и их связь с наукой можно почувствовать ь следующем отрывке из торжественной речи на похоронах Перикла, текст которой приводится у Фукидида:

Наши сограждане, занимаясь своими обычными торговыми или хозяйственными делами, остаются одновременно главными судьями в любых вопросах, связанных с общественной жизнью. Мы презираем тех, кто интересуется лишь своими частными проблемами и не принимает участия в делах государства, так как мы, граждане Афин, способны и должны обсуждать все события, касающиеся нас и нашего города. Мы не только не считаем публичное обсуждение таких вопросов чем-то особенным, а наоборот, полагаем такое обсуждение необходимым предварительным условием для любого сколь-нибудь важного и серьезного начинания [169].

Интересно обратиться к свидетельствам античных авторов, касающимся науки, знаний и мудрости вообще. Известно, что своими политическими успехами Афины во многом были обязаны мощной технологической базе (военная техника и соответствующая стратегия, оружие, быстроходные корабли триремы, доходы от серебряных рудников и т. п.). Поэтому мне казалось, что таких свидетельств будет достаточно много, однако удалось обнаружить лишь скупые упоминания о технике и науке. В Конституции Афин Аристотеля упоминаются контракты на сдачу рудников в аренду и организацию работ. Обычно такие контракты разыгрывались по жребию (полетай) среди представителей различных родовых групп афинян. Назначения на должности инспекторов мер и весов также производились по жребию. Из договоров об аренде рудников можно узнать об ужасающих условиях работы горняков. В свете современных политических теорий весьма интересным выглядит предложение Ксенофонта о национализации находящейся в частном владении рабочей силы (т. е. рабов) на Лаврионских рудниках [170].

Древние Афины имели два источника поступления серебра. Часть его получали из аллювиального белого золота, т. е. природного сплава золота, серебра и других металлов. Основную же часть серебра добывали, как и на упомянутых Лаврионских рудниках, из залежей галенита (сульфид свинца). После сортировки руду подвергали сначала обогащению, используя остроумную гидравлическую систему, а затем восстановительному обжигу с древесным углем, в результате чего происходило восстановление оксидов. Неочищенное серебро (точнее свинцово-серебряную смесь) далее подвергали так называемому купелированию. В этом процессе, известном с глубокой древности, свинцовая руда нагревается в сосудах, изготовленных из костной золы к глины. В процессе купелирования при продувании воздуха неблагородные металлы окисляются, а полученные оксиды растворяются в оксидах свинца и всплывают, так что после удаления пены остается благородный металл (в данном случае чистое серебро).
 

Рис. 42.1. Серебряная афинская тетрадрахма (приблизительно 440 до н. э.). Из каталога аукциона древнегреческих и римских монет фирмы Сотсби (27-28 октября 1993, Цюрих).

Особый интерес для граждан Афин представляли технические вопросы, связанные с постройкой быстроходных трирем, обеспечивающих морскую мощь государства. Этим занимался назначаемый орган управления буле (подобный нашему сенату), но решение о постройки принималось голосованием экклезии. При этом конструкторов будущих кораблей собрание выбирало (а не назначало по жребию), что свидетельствует о важности этого назначения. Мне не удалось выяснить, могло бы собрание выбирать кораблестроителей повторно, аналогично тому, как выбирали стратегов.

Хотелось бы подчеркнуть еще одно обстоятельство. Как я уже упомянул, мои попытки узнать что-нибудь существенное об отношении афинской общественности к занятиям наукой оказались мало успешными, Возможно, это объясняется тем, что соответствующие записи просто не сохранились. Однако более вероятно, что образование, промышленность, сельское хозяйство и торговля (а также связанная с этими вопросами технология) в Древней Греции относились не к политике (т. е. к общественно значимой сфере жизни), а к частной деятельности, которая целиком оставлялась на усмотрение самих граждан и не обсуждалась публично.

Самый позорный эпизод в истории греческой демократии связан с судом над Сократом. Хотя окончательный приговор и был частично спровоцирован высокомерной непреклонностью самого философа, однако память об этой казни до сих пор беспокоит нашу совесть и сознание, так как искателя истины (если не ученого, то просто вопрошающего человека) и пророка заставил замолчать народ. Приговор Сократу был вынесен не тираном, а 280 голосами его сограждан. Неудивительно, что его ближайшие последователи, Платон и Аристотель, относились к демократии враждебно и мечтали о государстве, управляемом правителями-философами или экспертами. Мне представляется, что такие идеи действительно навсегда останутся всего лишь мечтой интеллектуалов, и в следующем разделе книги я попробую рассмотреть эту тему более подробно [171].

43. ПРОТИВ ПЛАТОНА, ИЛИ ПОЧЕМУ УЧЕНЫЕ (И ИНЖЕНЕРЫ) НЕ ДОЛЖНЫ ПРАВИТЬ МИРОМ

Прислушиваясь к легкой и иронической беседе в компании коллег-ученых, посторонний легко уловит в ней нотки недовольства и вечный набор жалоб на несовершенство мира. При более серьезном разговоре можно выделить размышления о рациональности науки, привычные всем обвинения в адрес политиканов, а также презрительные реплики гносительно некоторых "достижений" в искусстве и гуманитарных науках, которые естественники на современный лад именуют "мягкими". Часто разговор переходит на рассуждения о том, что если бы страна управлялась рациональными научными методами, то тогда (о, тогда!) все проблемы были бы решены.

Частично эти разговоры можно отнести к разряду стандартных "внутрицеховых" концепций, характерных для многих профессий, однако некоторые из этих идей скрывают в себе примитивное ошибочное мировоззрение, которое веками пронизывает многие культуры и политические системы. За самыми современными теориями рационального управления обществом можно вновь обнаружить наивную веру Платона в необходимости правителей-философов (кстати, совершенно неочевидно, что Платон включил бы в число таких правителей лиц плебейского происхождения, каковыми являются многие современные ученые).

Наука наших дней является исключительно успешным социальным изобретением цивилизованной Европы, и ее можно рассматривать в качестве весьма эффективного и прибыльного предприятия, вырабатывающего достоверное знание об окружающем нас мире и использующего это знание для преобразования природы и общества. Основой науки является тщательное исследование природы и нашего взаимодействия с ней (которое правильнее было бы назвать вторжением в природу). Например, какой-то ученый находит молекулу, ответственную за цвет финикийского пурпура, а следующий ученый начинает модифицировать эту молекулу и синтезировать пурпурные красители с новыми или более яркими оттенками.

Ученый упрощает весьма сложный окружающий мир, как бы разлагая его на элементы. Именно этот процесс, включающий в себя и математизацию описания, я называю анализом (разумеется, не имея ввиду только химический анализ). Открывая или создавая что-либо (в разд. 9 я уже пытался показать, что в этой метафоре первичным выступает именно "созидание"), ученый открывает для себя новое поле исследований, результаты которых могут оказаться загадочными и удивительными. Однако ученый никогда не сомневается в принципиальной возможности анализа полученных результатов, иначе говоря, он верит, что решение существует - краситель императорского пурпура имеет какую-то структуру; панды не размножаются в неволе по каким-то объективным причинам и т. д. Ученые, конечно, понимают, что причинная зависимость может оказаться сложной (одна переменная или общий эффект могут быть связаны с разнообразными факторами), однако эта сложность не имеет для них принципиального характера, так как подразумевается, что все факторы могут быть проанализированы и учтены раздельно достаточно сообразительными и подготовленными "адептами" научного сообщества, которые общаются друг с другом на едином языке (например, на ломаном английском - улыбнемся!).

Весь этот умело и тщательно сконструированный мир, в котором живут и работают ученые, резко контрастирует с причудливой и подверженной случайностям реальностью мира человеческих эмоций и организаций. Подумайте сами, существует ли какая-нибудь единая причина молодежной наркомании? В чем состоял смысл братоубийственной Гражданской войны в США? Кто воюет против кого в бывшей Югославии? Есть ли логика в романтической любви? И вообще, должны ли мы иметь какую-то заданную программу действий?

Почти все в окружающем нас мире не поддается анализу научными методами, и сам этот анализ, в сущности, всегда довольно примитивен (даже если он выглядит очень сложным). Окружающий мир и реальная жизнь всегда вызывали ожесточенные морально-этические споры и дискуссии, связанные с понятиями справедливости и сравнительной оценки. Иногда эти споры удается разрешить посредством четкого обозначения позиций сторон, поиска альтернатив и обсуждения возможных последствий. Иногда приносят пользу даже совершенно бессмысленные диалоги, в которых противопоставляются несовместимые этические установки, но происходит откровенное и чистосердечное объяснение людей друг с другом. Благодаря такому катарсису и действует механизм представительной демократии. Личные и социальные проблемы нельзя разрешить, исходя лишь из научных требований о существовании единого, рационально обоснованного решения.

Мне кажется, что ученые вообще склонны переоценивать роль и ценность рационального подхода к действительности. Это отношение легко понять, поскольку мы, ученые, постоянно видим высокую эффективность систематического анализа в научно-технических исследованиях. Возможно поэтому, когда сложность окружающего мира сбивает нас с толку или угрожает и вредит нам, мы невольно начинаем наивно мечтать о том, чтобы "дикость" мира человеческих эмоций и коллективных действий тоже подчинялась каким-либо рациональным принципам, которые науке еще предстоит открыть в будущем.

Забавно, но религия (которую, по общему мнению, наука "вытеснила" из общественного сознания) тоже, в принципе, предлагала людям весьма похожую точку зрения (по моему личному мнению, столь же неудовлетворительную). Мы склонны видеть мир в черно-белом варианте, и поэтому нам очень хочется, чтобы серые "пятна на изображении", которые почти постоянно врываются в наше сознание из реальной жизни, просто исчезли. И нам кажется, что этого можно было добиться (т. е. сделать мир более "правильным"), если бы только деятели и создатели этого реального мира (наиболее неприятные из них - политики и политиканы) начали прислушиваться к нашим рациональным доводам.

В конце XX в. мы стали свидетелями краха еще одной научной и технократической утопии - марксизма. В странах с самыми различными культурными традициями (России, Китае или Кубе) марксизм продемонстрировал свою полную экономическую несостоятельность и извратил социальную основу общественной жизни своей не знающей границ коррумпированностью. Ученым не нравится, когда им напоминают, что марксизм является именно "научной" социальной доктриной. Маркс и Энгельс черпали свои идеи из старой традиции научного прогноза развития общества. Социализм, который они предвидели, был основан на мифе бесконечного прогресса, который, в свою очередь, сводился к мифу о способности людей преобразовывать общество, аналогично тому, как они преобразуют природу.

Ученые не должны управлять миром, но ... какое, собственно, место они должны занимать в обществе? Мое мнение, что им не следует входить во властные структуры, но они должны участвовать в политическом процессе и сохранить за собой право выступать в качестве "голоса разума", давать здравые советы и противостоять иррациональным общественным тенденциям; в этой ситуации их компетентность тесно переплетается с социальной ролью. В то же время ученые, получающие власть, должны помнить, что "интеллектуальная спесь" и высокомерные претензии на исключительное обладание истиной не раз приводили и могут приводить к самым бесчеловечным эксцессам.

Я отдаю себе отчет в том, что в сказанном много преувеличения и ученым скорее можно поставить в вину именно недостаточную вовлеченность в политические процессы. Стоит отметить, что когда ученые появляются на общественной "сцене", они ведут себя не лучше (но и не хуже!) остальных "актеров", участвующих в "спектакле". Например. инженеры и ученые традиционно играют важную роль в политической жизни Франции, начиная с Лазара Карно и его внука Сади Карно *, и кончая моим бывшим аспирантом Аленом Девако. В то же время модель жесткой экономики и другие известные политические достижения и идеи Маргарет Тэтчер вряд ли можно как-то связать с ее химическим образованием и ученой степенью по химии, полученной ею и молодости.

* Во избежание недоразумения отметим, что речь идет о президенте Франции Мари-Франсуа Сади Карно (1837-1894), который был племянником знаменитого Сади Карно (1796-1832), одного из основоположников термодинамики. - Прим. перев.

В передовой статье журнала "Science" его редактор Филип X. Абельсон попытался обобщить еще одну возможную точку зрения на проблему охраны окружающей среды. Я приведу лишь начальные и заключительные фразы этой статьи, эффектно озаглавленной "Токсический террор: фантомный риск":

Длительное время общественность видела лишь одну сторону общей проблемы опасностей, связанных с загрязнением окружающей среды, особенно с загрязнением ее промышленными химикатами. Те немногочисленные специалисты, которые пытались дать обществу объективное и сбалансированное описание состояния дел в этой области, столкнулись с существующим де факто грозным и опасным союзом работающих на самих себя средств массовой информации, щедро финансируемых экологических организаций, заинтересованных в бюджетных подачках правительственных организаций, и юристов, занявших оборону за судейскими барьерами... Рассматривая всю историю нагромождения заявлений и выступлений всех этих "предсказателей" экологического апокалипсиса, невольно приходишь к выводу, что им не хватает здравомыслия, уважения к фактам и честности. Их выводы и заявления вряд ли могут считаться достаточным обоснованием предлагаемой затраты триллионов долларов на борьбу с призрачными опасностями [172].

В существующем противостоянии трудно найти золотую середину, но я все же попытаюсь это сделать. В чем состоит (или как должен формулироваться) достойный ответ химиков на озабоченность общественности вопросами охраны окружающей среды? Мне кажется, что надлежащий ответ должен отражать следующее:

1. Прежде всего, следует признать, что общественный страх основан как на оценках сугубо технического риска (т. е. на некоторых "фактах"), так и на восприятии опасности (т. е. на психологических, зачастую субъективных факторах), причем эти оценки (которые я попытаюсь разделить более четко) могут не совпадать друг с другом.

2. Необходимо уяснить себе, что внедрение новых изобретений неизбежно создает новые опасности для людей и их имущества. Демократическое общество обязано учитывать психологическое восприятие риска в качестве законного довода граждан, независимо от того, насколько нам это нравится.

3. Необходимо сознавать, что рассмотрение требований защитников окружающей среды полностью соответствует принципам нашей общественной жизни, так как демократия - это свобода выражения противостоящих точек зрения.

В то же время восприятие риска, на мой взгляд, не может входить в оценку технологического риска, т. е. не может быть соотнесено со словом "опасность" в буквальном смысле этого термина. Восприятие риска содержит сильную психологическую компоненту, что в значительной степени влияет на то, что можно назвать "уполномоченностью". Этим термином я обозначаю способность кого-либо контролировать степень риска в опасной ситуации, учитывая одновременно и реальную опасность, и степень ее психологического воздействия [173].

Мне кажется, что в личном восприятии риска доминирующую роль играет именно чувство "уполномоченности", т. е. сознание своей правомочности и причастности. Человек чувствует себя гораздо безопаснее за рулем автомобиля, чем в салоне авиалайнера, хотя статистика аварий говорит об обратном. Почему многие из нас без опаски ведут машину даже после небольшой порции спиртного? Да просто потому, что автомобилем управляем мы сами, в то время как, например, самолет ведет кто-то неизвестный. Многие опасения, связанные с мнимой или действительной возможностью техногенных катастроф (например, в атомной энергетике), обусловлены не столько недостаточностью знания и понимания, сколько острым чувством того, что ситуация не контролируется нами самими.

Уполномоченность в принятии решений требует не только доступа к необходимой информации, но и демократических принципов управления. Даже самые лучшие современные системы общественного устройства очень далеки от идеалов демократии. Поэтому ни рост объема знаний, ни повышение уровня образования и подготовки не смогут избавить общество от чувства страха, например, перед синтетическими материалами до тех пор, пока сами люди не начнут принимать политические решения, свободно обсуждать и оценивать пользу и вред применения этих новых материалов.

Предлагаемая точка зрения нисколько не радикальна и не оригинальна, в сущности ее разделяют все специалисты по проблемам риска. Например, Питер М. Сандман, руководитель одной из крупных экологических программ, считает, что:

Наиболее разумная политика состоит в том, чтобы общество было достаточно информировано и уполномочено принимать решения... Это не означает, что информированное общество будет более терпимо относиться к риску. Оно будет просто способно к более разумной оценке уровня приемлемого или допустимого риска. В то же время даже высокая степень информированности почти не имеет значения в обстановке, когда люди лишены права принимать решения и объяснение ситуации не сопровождается диалогом [174].

• Добровольность. Большинству людей риск представляется значительно более приемлемым, если они имеют выбор, а их не принуждают к этому. При возможности выбора у людей не возникает чувства нарушения их законных прав. Я приведу простой пример: многие любят горнолыжный спорт, но наверняка возмутятся, если кто-то просто поставит их на лыжи и столкнет с заснеженного склона.

• Мораль. Американское общество за два последних десятилетия уже выработало некую позицию - оно считает загрязнение окружающей среды не просто вредным, а очень опасным. Поэтому следует учесть, что всякие разговоры относительно соотношения "риск/цена" кажутся людям неуместными и бездушными, если риск не имеет морального оправдания. Как вам понравится, если начальник полиции в ответ на сообщение о появлении в округе маньяка, пристающего к детям, начнет обсуждать с вами степень "разумного риска"?

• Распространение опасности во времени и в пространстве. Предположим, что некая опасность А убивает случайным образом примерно 50 человек по всей стране, а опасность В проявляется лишь один раз за несколько десятилетий и с вероятностью 1/10 уничтожает округ с населением 5000 человек. Теория вероятности дает нам одинаковое математическое ожидание смертности (50 человек в год), однако из-за "искажающего" психологического фактора опасность А представляется приемлемой, а опасность В - нет [174].

Завершая рассмотрение проблемы гражданской уполномоченности. я бы хотел еще раз выразить свое почтение древним грекам не только за их великий вклад в философию, но и за способность создавать оригинальные социальные структуры, которые действительно давали гражданам чувство уполномоченности и причастности. Механизмы древней демократии (общие собрания, буле, дикастерия, постоянная смена состава органов власти) вовлекали в систему управления буквально все население. Некоторые из "социальных изобретений" древних афинян. безусловно, стоило бы вспомнить и ввести в наши дни, например. процедуру эутуны, в соответствии с которой любое официальное лицо должно было давать детальный отчет о своей деятельности по окончании срока своих полномочий. Я нахожу эту идею восхитительной считаю, что такая процедура должна стать стандартной при уходе с поста любого чиновника, который имел возможность извлекать прибыль из своих служебных прав и возможностей.

Возвращаясь к проблеме отношения к защитникам окружающей среды, хотелось бы отметить следующее обстоятельство. Многим xимикам страхи общественности кажутся иррациональными, но они не хотят учитывать, что психологически с чувством страха следует бороться не только соображениями разума и уполномоченности принятия решений, но и образными сравнениями (возможно, такие сравнения следует проводить в первую очередь). Поэтому мне хочется обратиться к своим друзьям, коллегам-химикам, со следующим советом. Ни в коем случае не позволяйте себе ожесточиться, выслушивая очередную яростную речь о вредном воздействии химикатов на среду обитания. Не старайтесь убедить своего оппонента научными или аналитическими рассуждениями. Попробуйте быть с собеседником чистосердечным и искренним. Представьте, что вы успокаиваете своего ребенка, который проснулся ночью от кошмарного сна. Если ему приснилась железнодорожная авария, неужели вы станете равнодушно объяснять ему в этот момент, что авария происходит редко и что вероятность быть укушенным собакой значительно выше?

Я вовсе не хочу уподоблять опасения защитников окружающей среды детским страхам. В течение двух последних столетий (а эти столетия, безусловно, принадлежат химии) наука и технология преобразили действительность. При этом мы (в основном, из самых лучших побуждений) увеличили опасность качественного изменения климата Земли. Я подозреваю, что количество азота, связанного за это время из атмосферы по методу Габера-Боша (этот процесс можно смело назвать шедевром химической изобретательности), уже сравнимо с общим количеством биологически связанного азота [175]. Все эти изменения произошли буквально мгновенно, если сравнивать с временными масштабами природных геологических изменений. Древнегреческая богиня земли Гея была достаточно сильна, чтобы игнорировать действия человека и самовосстанавливаться, но ведь в те времена человек играл в природе незначительную роль*.

* К сожалению, богиня земли Гея уже в древности не могла сопротив ляться антропогенному изменению природы. Например, добыча серебра на Лаврионских рудниках (описанная выше в разд. 42) требовала сжигания oгромного количества древесины, что, в конечном счете, привело к полному исчезновению лесов Аттики. - Прим. перев.

45. ХИМИЯ, ОБРАЗОВАНИЕ И ДЕМОКРАТИЯ

Для меня лично дискуссия по поводу алара стала очень полезным, успокаивающим и поучительным событием, которая позволила значительно глубже понять проблему, чем любое "выпускание паров" и перебранки с защитниками окружающей среды. Эта история позволила мне узнать кое-что новое о химии, точно так же, как и трагедия в Бхопале. Будущие "химические" катастрофы научат нас еще чему-нибудь. Мышление человека всегда работает острее, когда сознание сталкивается с чем-то критическим или опасным, будь то несчастье, другой человек или даже что-то неприличное и скандальное. Дурные события тоже могут быть использованы в познавательных целях.

Мне бы хотелось поэтому обсудить вопросы образования, которое я лично считаю важнейшей составляющей демократического процесса, причем его следует рассматривать одновременно и как привилегию, и как обязанность каждого гражданина. Я имею в виду не научную необразованность, которая как раз беспокоит меня мало (повторяю, что все сказанное - чисто личная точка зрения), а недостаток образования вообще как фактор, ограничивающий наши возможности и снижающий конкурентоспособность экономики в мировом масштабе. Ниже я попытаюсь рассмотреть "химическую необразованность", которая является следствием несовершенства нашей образовательной системы и в которой меня беспокоят два следующих момента.

Во-первых, непонимание того, как "работает" мир вокруг (особенно когда это связано с новшествами, которые мы сами привносим), вызывает у людей чувство отчуждения, обедняет нашу жизнь из-за недостатка знаний, заставляет нас чувствовать себя духовными импотентами, не способными к реальным действиям. Не понимая закономерностей окружающего мира, люди начинают придумывать тайные причины или новых богов, уподобляясь далеким предкам, которые страшились молний, затмений, огней святого Эльма или серных испарений вулканов.

Во-вторых, говоря о химической необразованности, я бы хотел вновь вернуться к теме демократии. Пренебрежение химическими знаниями выступает в качестве еще одного барьера на пути демократического процесса, и я хочу еще раз повторить, что простые граждане должны получить полномочия принимать решения по всем касающимся их вопросам - от генной инженерии и организации переработки отходов до обеспечения безопасности производства и контроля над выпуском наркотических препаратов. Можно привлекать экспертов для выяснения преимуществ или недостатков конкретных процессов или веществ, а также для обсуждения их возможностей, достоинств и риска применения, однако эти специалисты не должны обладать правом принятия решений. Это право должно остаться за народом и его представителями. Ответственность, которую при этом возлагают на себя люди, требует от них достаточного знания химии, хотя бы для того, чтобы они могли критически воспринимать успокоительные речи экспертов-химиков, которые тоже могут, в принципе, сговориться и поддержать любую гнусность (увы, дело обстоит именно так).

Отсюда вытекает необходимость организации курсов начальной и средней подготовки по химии для достаточно широкой аудитории. В соответствии с этим, необходимо создание системы подготовки и оплаты преподавателей таких курсов, которые должны давать правиль ное представление об интеллектуальной сущности химии и одновременно заинтересовывать слушателей и стимулировать их активность Слушателями курсов должны быть студенты нетехнических специальностей и просто любознательные граждане, а не профессионалы. Я уверен, что из них могут вырасти новые химики, блестящие специалисты по преобразованию вещества. Но все это не сможет осуществиться. и многие люди никогда не проявят своих химических способностей. пока мы не разъясним их друзьям, родственникам и соседям (я подразумеваю все 99,9% населения, которые не являются химиками) самое главное - чем именно занимаются химики [176].
 

161. Основная часть материала этого раздела почерпнута из книги: Spanier E. (ed.), The Royal Purple and the Biblical Blue, Argaman and Tekhelet: The Study of Chief Rabbi Dr. Isaac Herzog on the Dye Industries in Ancient Israel and Recent Scientific Contributions, Jerusalem: Keter Publishing, 1987. Последние данные по истории производства финикийского пурпура представлены в статье: McGovern P.E., Michel R.H., Royal Purple Dye: The Chemical Reconstruction of the Ancient Mediterranean Industry, Accounts of Chemical Research, 23, 152-158 (1990).

162. Sandberg Gosta, Indigo Textiles, Asheville, N.C.: Lark Books, 1989. Я благодарю проф. Сандберга, собравшего прекрасную коллекцию тканей, за разрешение использовать рис. 37.2 и 37.3 из его книги.

163. Я благодарю проф., д-ра Pay (Rauch W.) из Гейдельберга за прекрасную фотографию поля Isatis tinctoria (рис. 37.2, внизу).

164. Smith R.М., Brophy J.J., Cavill G.W.К., Davies N.W., Iridodials and Nepetalactone in Defensive Secretion of the Coconut Stick Insects, Graeffea crouni. Journal of Chemical Ecology, 5, 727 (1979); Eisner T., Catnip: Its Raison d'Etre, Science, 146, 1318-1320 (December 4, 1964); Eisner Т., Wiemer D.F., Haynes L.W., Meinwald J., Lucibufagins: Defensive Steroids from the Fireflies Photinus ignitus and P. marginellus, Coleoptera: Lampyridae, Proceedings of the National Academy of Sciences (USA), 75, 905-908 (1978); Natural Products Chemistry, Nakanishi K., Goto T, lto S., Natori S., Nozoe S. (eds.), vol. I, Tokyo: Kodansha, 1974, pp. 469-475.

165. История создания промышленности синтетических красителей изложена в книге: Travis A.S., The Rainbow Makers, Bethlehem: Lehigh University Press, 1993.

166. Dertouzos M.L., Lester Richard K., Solow R.М., and the MIT Commission on Industrial Productivity (eds.). Made in America: Regaining the Productive Edge, Cambridge: MIT Press, 1989, p. 7. Рис. 38.3 воспроизведен из этой работы. (c) The Massachusetts Institute of Technology.

167. Проблемы демократии в древних Афинах обсуждаются в книгах: Moore J.М., Aristotle and Xenophon on Democracy and Oligarchy, Berkeley: University of California Press, 1986; Aristotle, The Athenian Constitution, Harmondsworth: Penguin, 1984; Hansen Mogens H., Was Athens a Democracy? Det Kongelike Danske Videnskapernes Selskab, Historisk filosofiske Meddelelser, 59, 2-47 (1989). Я весьма благодарен проф. Лину С. Абелю, который ознакомил меня с этими трудами.

168. Иные точки зрения на проблему, возникшую из-за применения алара, можно найти в работах: Sewell Bradford Н., Whyatt Robin М., Hafhaway Janet, Moff Lawrie, Intolerable Risk: Pesticides in Our Children's Food, New York: Natural Resources Defense Council, February 27, 1989; Rosen Joseph D., Much Ado About Alar, Issues in Science and Technology, (Fall 1990), 85-90. Cм. также: Marshall Eliot, A is for Apple, Alar, and ...Alarmist? Science, 254, 20-21 (October 4, 1991); Whelan E.M., Toxis Terror: The Truth Behind the Cancer Scares, 2nd ed., Buffalo, N.Y.: Prometheus, 1993; Phantom Risks: Scientific Inference and the Law, Foster K.R., Bernstein D.E., Huber P.W. (eds.), Cambridge: MIT Press, 1993.

169. Thucydides, The Peloponnesian War, New York: Modern Library, 1942, p. 105.

170. Cм. книгу: Healy John F., Mining and Metallurgy in the Greek and Roman World, New York, Thames and Hudson, 1978 и приводимые в ней ссылки на литературу. Я благодарен Петеру Гаспару, который познакомил меня с этим ценным источником информации.

171. Я прочитал книгу И.Ф. Стоуна [Stone I.F., The Trial of Socrates, New York: Little, Brown, 1988], в которой автор пытается беспристрастно описать ситуацию, связанную с осуждением Сократа, и даже "представить точку зрения афинской общественности, чтобы убрать пятно позора и преступления, которым суд над Сократом покрыл Афины и древнегреческую демократию". Я не могу согласиться со Стоуном, хотя исключительно высоко ценю его как человека и писателя.

172. Abelson Philip H., Toxic Terror: Phantom Risks, Science, 261, 407 (Jule 23, 1993).

173. Проблема "приемлемости риска" в вопросах экологии рассматривается в работах: Slovic Paul, Perception of Risk, Science, 236, 280-285 (April 17, 1987); Russell Milton, Gruber Michael, Risk Assessment in Environmental Policy-Making, Science, 236, 286-290 (April 17, 1987). Cм. также статью: Goleman Daniel, Hidden Rules Often Distort Ideas of Risk, New York Times, February 1, 1994, p. С1.

174. Sandman Peter М., Risk Communication: Facing Public Outrage, ERA Journal (November 1987),21-22. Переписка с Робертом Сандманом по поводу этой публикации была для меня весьма плодотворной.

175. Kinzig Ann P., Socolow Robert Н., Human Impacts on the Nitrogen Cycle, Physics Today, 47, 24-31 (November 1994).

176. Моя точка зрения на проблемы научного и технического образования близка к позиции Джереми Бернштейна, одного из крупнейших специалистов по истории и философии науки. В книге Cranks, Quarks, and the Cosmos, New York: Basic Books, 1993 он уделяет много внимания проблемам "культурного отчуждения", "технологического замешательства" и "технологической неизбежности", рассматривая их в качестве императивов общественного развития новейшей истории.