Оп.: Германия, Польша и Константинополь. - Биржевые ведомости. - 21 мая 1915. - №14855.
В 1912 г. в монографии о А.С. Хомякове' я писал: «Хомяков всегда отдавал предпочтение Германии перед странами романскими. Думаю, что в этом он допустил огромную ошибку по отношению к идеалам России и славянства. Германия — носительница идеалов пангерманизма, глубоко враждебных идеалам панславизма. Германия имеет всемирно-историческое стремление германизировать славянство, привить ему свою культуру. <Германизм<— <одна из исторических опасностей для России и славянства, подобно опасности панмонголизма.< Со странами романскими нам делить нечего. Католичество органически ближе православию, чем протестантство, а романские народы ближе русским и славянам, чем народы германские. Мировая православно-славянская политика должна быть политикой сближения с католическими и романскими странами и народами. Мы достаточно уже пострадали от того, что наша историческая власть германизировалась, онемечилась, а в нашу религиозную жизнь и духовную культуру незаметно прокрался протестантский рационализм. Коренную ошибку Хомякова и славянофилов разделял и Достоевский, который в союзе с протестантской Германией хотел раздавить католический мир. Но католичество не может быть внутренней опасностью для России. <Нас не должен ослеплять исторический испуг перед полонизмом; полонизм давно уже перестал быть опасным для России, и давно пора уже сделать наше отношение к Польше сообразным духу русского народа.< Германизм — гораздо более реальная опасность» («А.С. Хомяков», стр. 227-228). Слова эти хотелось бы теперь повторить.
Германофильство исказило все наши перспективы, оно было главным препятствием на путях решения вопроса ближневосточного и вопроса польского, которые так обострились сейчас. Германофильством были заражены даже славянофилы и Достоевский. В отношении Гер<мании Достоевский оказался совсем плохим пророком. Он утверждал, что Германия предназначена к тому, чтобы навеки быть в союзе с Россией, и радовался этому. Он не видел, что Константинополь может стать русским лишь после сокрушения германизма<2<. Теперь уже совершенно ясна связь судьбы Константинополя и судьбы Польши с судьбой германизма. Слишком ясно, что исторические задачи России могут быть осуществлены лишь в разрыве с германизмом, лишь в победе над германским могуществом. Освобождение славян, освобождение Польши, обладание проливами и Константинополем — таковы задачи, поставленные в войне с Германией и Австрией. Победой над Германией и Австрией положительно решатся эти задачи. А внутреннее освобождение от германизма будет, быть может, самым большим достижением этой войны. С этим связано возрождение России к новой жизни. Связь с германизмом во всех отношениях сковывала творческие силы русского народа.
Всем виден исторический узел, скрепляющий несчастную судьбу Польши с отношением России к Германии, с успехами германского могущества. Германия — главная виновница раздела Польши. Германия поддерживала полонофобскую политику в России, внушала страх перед польской опасностью. Германское могущество всегда стояло на пути объединения и освобождения Польши. К стыду нашему, нужно сказать, что не только русская политика, но и русское общественное мнение в отношении к полякам шло на буксире у германизма. Мы никогда не были самостоятельными в этом вопросе, мы сознательно или бессознательно подчинялись германским влияниям. Даже славянофилы были в рабстве у германизма.
Этим определялось их духовное и несправедливое отношение к полякам. Мы угнетали поляков не во имя интересов России, ибо Россия нисколько не заинтересована в угнетении Польши, а во имя интересов Германии. Наше славянофильство было существенно ограничено нашим германофильством. Но все тот же исторический узел странным и неожиданным образом связывает судьбу Польши с судьбой Константинополя. Можно выставить парадоксальную на первый взгляд формулу: когда Россия овладеет Константинополем и завершит свое историческое движение к выходу в мировые пространства через проливы, Польша будет освобождена.
В XVII в. Фридрих Великий отвлек Екатерину Великую от исторического движения на юг, к проливам и Константинополю, предложив разделить Польшу<3<. Екатерина пошла на этот соблазн и вместо продолжения войны с Турцией, которой так боялась Пруссия, согласилась получить часть Польши, приняв участие в ее разделе. Раздел Польши задержал наше движение<4< к Константинополю, мы были отвлечены в сторону и приняли участие в историческом грехе. Этот соблазн шел от германизма, который не мог нас допустить к Константинополю. То, что Россия соблазнилась, было грехом и по отношению к ней самой, и по отношению к Польше. И грех этот должен быть искуплен. С Германией нас связывало общее преступление. Ныне Россия движется к Константинополю и стремится завершить свою многовековую задачу. С германизмом мы порвали, мы стремимся преодолеть и победить германизм. Ничто уже не может отвлечь нас от естественного движения на юг, к морям. И день занятия Константинополя должен быть по справедливости днем освобождения Польши, т. е. движением, во всем обратном тому, которое произошло при Фридрихе и Екатерине. Есть символическая связь судьбы Польши с судьбой Константинополя.
Не раз Германия отвлекала нас от исторического движения к Константинополю. Еще недавно она вовлекла Россию в дальневосточную авантюру<5< и тем отвлекла от Ближнего Востока. Наша мировая политика вновь определилась интересами Германии. Результаты слишком хорошо известны. За свое невмешательство в русско-японскую войну, к которой сама же подстрекала, Германия потребовала взятку в виде ужасного для России торгового договора<6<. Германофильская политика всегда была великим препятствием в осуществлении исторических задач России. Но германофильство было не только унижением России как великой державы, оно было также внутренней отравой, препятствием всякому внутреннему движению, иноземным нашествием, державшим русский народ в рабстве. Германизм для нас не меньшая опасность, внешняя и внутренняя, чем некогда была татарщина. Германофильство есть выражение несовершеннолетия русского народа и вечный лозунг русской реакции. И война с Германией имеет во всех отношениях освободительный смысл. Она должна не только освободить славян, освободить Польшу, освободить движение русского народа к южным морям, но и должна освободить русский народ от внутренней власти германизма. Трудно сказать, что эти задачи осуществятся с неотвратимой необходимостью. В истории всегда есть непредвиденное, есть иррациональная свобода, не переводимая ни на какую необходимость. Но смысл происходящего таков.
Германизм всегда был главным препятствием для <мировой< роли России. Германизм всегда был заинтересован в том, чтобы удерживать Россию в состоянии замкнутого государства, провинциального и парти- куляристического существования. Германизм стоял между Россией и Европой, между Россией и Ближним Востоком. Он не допускал выхода России в мировые пространства, не давал нам дышать мировым воздухом. Разодранная и порабощенная Польша стояла стеной между Россией и Европой. Стену эту всячески укреплял германизм. Несчастная Польша стала символом нашей моральной отрезанности от Европы. Всякое русское движение в Европу натыкалось на разорванный труп
Польши. Германия и Австрия всегда хотели, чтобы Россия оставалась восточным, отрезанным от Европы и от мира государством, они толкали нас в Азию. Освобождение Польши имеет для России символическое значение. Это — наше освобождение от власти германизма и устранение нравственного средостения между Россией и Европой. Мировая роль России тогда лишь начнется, когда Россия окончательно порвет с германизмом. Тогда славянская раса станет самостоятельной мировой силой. Она идет в истории на смену расе германской. И мировая ее роль осуществляется в союзе с Англией и с народами латинской расы.
