Зверь существует, обезьяна несомненна. Человек неочевиден, человечность трудно реализовать, легко отрицать, невозможно доказать. Легко жить без истории, только с историями.
«Истории» - это история человека, лишенная человека, суженная до истории животного. Вовсе обойтись без истории как повествования и слова человек неспособен, он все-таки человек, а не просто животное. Но человек способен подменить историю человеческую на животные истории. Так постоянно делают дети, описывая то, что происходит с ними. С животным история «происходит», человек же – взрослый, не инфантильный – историю производит.
Происходит ли накопление человеческого в людях от поколения к поколению? Личность возникает лишь при определенных условиях, она вершина развития человека или любой человек в любую эпоху, при любых обстоятельствах есть личность или, по крайней мере, может стать личностью?
Точно известно, что человек может не стать личностью, хуже того, может потерять свою личность, причем в самых разных обстоятельствах. Бесконечная власть, идеальное здоровье, невероятное богатство, - а их обладатель всего лишь животное, безликий зверь. Такое может случиться и в дурных обстоятельствах.
Может быть и наоборот: среда неблагоприятная, а человек остается или даже становится личностью. Именно об этом сложены истории-притчи при свободного духом и мыслью раба Эзопа и его ничтожного хозяина-рабовладельца. Физический дефект компенсируется прорывом в духовной сфере, - это суеверие заставляло изображать Гомера слепым и видеть в эпилептиках пророков. Правда в невозможности доказать, что человек определяется средой или независим от среды.
При этом человек не только живет в среде, человек способен быть средой для других людей. Общение – вот подлинно человеческая среда, существующая рядом со средой животной, природной, материальной. Человек обладает способностью фиксировать общение, наделять его независимым от себя существованием, которое может продлиться дольше существования своего создателя. Надпись на заборе существует, когда ее автор уже и школу окончил, и нобелевским лауреатом стал, и умер. Может, конечно, исчезнуть. Но как же заботливо люди посылают в космос сообщения, хотя нет ни малейшей уверенности, что на других планетах есть существа, способные их прочитать.
Сообщение, которое автор отделил от себя, можно назвать «мертвым», «отчужденным». Тут сильный привкус эмоциональной оценки: лучше бы говорить лицом к лицу. Лучше бы сохранять власть над своими высказываниями. Но слово намного свободнее воробья, который живет пару лет. Речь не только о записанном слове. Статуэтка, изображающая человека с головой льва, существует десятки тысяч лет. Да, не вполне ясно, что хотел сказать ее создатель. А что хотел сказать друг своим «Ну ты даешь!» вполне ясно?
Отделение сказанного от высказавшегося разумнее сравнить не с утратой, не с разрывом, а со строительством дома.
У охотников был обычай не только строить в лесах домики, где можно укрыться от непогоды и переночевать. В этих домах оставляли дрова, спички, свечи, соль, лекарства, консервы. Эти небольшие дома не были частной собственностью. Охотник, воспользовавшийся таким домом и его запасами, потом восполнял то, что потратил, чтобы и следующий нуждающийся мог воспользоваться убежищем.
Фиксация слов – как строительство дома. В результате люди и создают «экосферу». «Экос» ведь «дом» по-гречески. Коран и Библия, надпись на заборе и магазинный чек, диагноз и надпись на борту космического коробля, который никогда не вернется на Землю, - все это дома из слов. Слова-дома очень и очень разные. Могут быть слова-тюрьмы, слова-яды, слова-дворцы, слова-голуби. Кто хозяин слов-домов? Их создатели или пользователи? Многие слова не предназначены для того, чтобы ими пользовались другие. Другие слова специально – подарок другим с правом жить в слове-доме, разобрать его и пустить на строительство собственного дома, и так до бесконечности. Так создается и действует человеческая среда, то, что геолог Вернадский назвал ноосферой, но «ноо» это «разум», однако человеческий разум не существует без слов и общения, и создание слов, подобных домов, есть высшее проявление человечности. Даже если эти слова злы и убийственны, это бесчеловечность, вторичная по отношению к человечности, извращение человечности, напоминающее о той свободе, которая делает человечность человечностью.
