Проблема «можно ли молиться с милитаристами и конформистами» приобретает в России гипертрофированное значение именно потому, что тут тоталитаризм. Тоталитаризм тотально обрубает горизонтальные связи между людьми. Единственным типом горизонтальной коммуникации становится — для веруюшего — церковная молитва в государственном учреждении.
Да, все религиозные учреждения в России являются либо государственными по сути, либо находятся на вечном подозрении как недозволенные, потенциально опасные. Казенные синагоги, казенные храмы и кирки, казенные ступы и дацаны.
Противопоставлять казенным, крипто-государственным храмам квартиную церковь неверно уже потому, что религиозная жизнь и жизнь вообще не исчерпывается храмовой молитвой. Есть еще совместная интеллектуальная жизнь, совместные дела милосердия, паломничества, совместные социальные проекта — включая политическую деятельность, конечно. Всё это под строжайшим запретом, пусть и не всегда формальным. Религиозные партии, прежде всего, христианско-демократическую, запретил уже Ельцин.
Если верующий хочет интеллектуальной и филантропической активности совместно с другими, государство оставляет ему один вход — участие в государственных проектах. Особенно филантропия: хочешь быть добрым — заплати государству за лечение больного. Дополнительный налог, самообложение. Это вертикальный канал, не горизонтальный. Причем, хорошо, что есть хотя бы такая возможность, до 1990 года и деньги от желающих не принимали, частная благотворительность сводилась к тайному сбору денег на взятку врачу, и не всегда была возможность дать взятку.
Разумеется, под особым контролем находится интеллектуальная жизнь. Есть сотни и тысячи всевозможных инициатив и проектов, и все они — государственные. Государство доброе, оно поможет. Разумеется, взамен государство и контролирует. Это ровно та же система, которая была создана Лениным и функционировала до 1990 года, только слегка модифицированная. Введен принцип «разумной достаточности» в подавлении интеллектуальной и духовной свободы. Сажают не всех подряд, а немногих, — критерием является социальный отзвук на диссидентство. На Пригожина был сравнительно большой отклик, Пригожина убили. На много более вольнолюбивого Подрабинека нет никакого отклика, Подрабинека не трогают. В интеллектуальной (гуманитарной, включая религию) сфере, как и в 1918-1990 годах, создан замкнутый пул, в котором, конечно, доминирует псевдо-речь, пустословие и мелкотемье.
Возможно в этой ситуации создание горизонтальных связей? Хочется сказать, «как в Свободном мире», только в Свободном мире не так уж хорошо развитые эти самые «горизонтальные связи». Именно поэтому можно говорить о «подъеме ультра-правых». Испарилось «гуманистическое движение», которое и было-то несильным. В речах немногих наличных гуманистов царит неопределенность, недоговоренность.
Причина та же, что в глумливости «правых». Идейные движения XIX — первой половины XX века объединяли людей небогатых или относительно состоятельных, но думавших прежде всего об океане бедноты, среди которого они жили.
После 1950 года бедность и нищета были вытеснены в огромное гетто Третьего Мира. Оттуда, по мере неоходимости, черпали и черпают мозги и мускулы, но в строго ограниченных количествах, проверяя благонадежность. Поэтому Трамп и Путин, в отличие от Гитлера, так глумливы. Прежние идеологи веровали в свои идеологемы, теперешние — нимало не верят. Идеи прикрывают лишь желание укрепить Великую Стену, сохранить свое доминирование и неприкосновенность.
Тоталитаризм не просто следит, чтобы люди по горизонтали не соединялись. Тоталитаризм поощряет стиль, модус вертикального общения. Что это такое за модус? Его можно обозначить как идолопоклонство. Кураев, Невзоров, Чапнин, Понасенков и прочие легионеры — они изначально позиционировали и позиционируют себя как идолов. Взгляды они меняют, но остаются «гуру», «вещателями». К диалогу они, возможно, и способны, но тщательно его избегают.
Проблема в том, что и запрос на горизонтальное общение отсутствует, и его стиль, модус — не популярен. Люди ищут идолов, которым можно внимать. Или анти-идолов — тех, кого можно оплевывать. Но равных себе не ищут, диалога боятся. Поэтому ценится язык надменный, повелевающий, указующий. Язык «живой» — требующий от тебя ответа, включенности — пугает.
Есть кажущееся исключение: общение внутри тусовок. Тусовки тоталитаризм терпит, некоторые даже поощряет. Это казенные тусовки: тусовки казенных писателей, казенных философоведов, казенных православных. Внутри этих тусовок идут какие-то дискуссии, как шли они внутри схоластов или казенных марксистов 1920-1990-х годов. Но все эти дискуссии изначально обречены на пустозвонство, малопродуктивны, мягко говоря, потому что ведутся с высочайшим градусом самоцензуры, с постоянным учётом того, что начальство в любой момент может вмешаться. Именно страх отличает тусовку (не только казенную) от нормального круга общения. Нормально понимать, что человек поливалентен, может и должен вести диалог в самых разных кругах, в разнообразных сочетаниях и формах. «Тусовка» требует сузить свою валентность до лояльности кружку.