Седьмая глава Екклесиаста начинается с несомненной поговорки, точнее даже, с палиндрома: «тоб шем мишшемен тоб». Не вполне палиндром, но настолько мощная аллитерация, что раз услышишь — не забудешь. Сам ли автор придумал или позаимствовал из кладезя народной мудрости, не принципиально. Жалко такому добру пропадать.
Буквально это значит «хорошее / имя / чем масло / хорошее».
В синодальном переводе «Доброе имя лучше дорогой масти». В смысле, мази.
Проще говоря: репутация ценнее имиджа.
В принципе, тут возможна некоторая неясность, потому что масло ассоциировалось со свадьбой (притча о благоразумных девах), с жизнью, с праздником, но одновременно — с богатством. Для всех обитателей Средиземноморской лужи оливковое масло было как нефть. Отсюда в 132 псалме диковатое сравнение — дружить это «словно драгоценный елей, что с головы умащенной на бороду стекает, на бороду Аарона, стекает на края одежды его». Видели, наверное, все и не раз ликующих нефтяников, у которых нефть стекает на края одежды их.
Но была еще одна ассоциация, и она во всей силе обыграна в рассказе о том, как Мария выливает на голову Иисуса дорогое масло — флакончик стоимостью в барана. Для Марии это выполнение заповеди Иисуса «раздай имение свое» — шанель для мадам это как шато для месье. Иуда так и реагирует. Иисус переворачивает образ: это масло, которым обмывали покойника, Мария почувствовала, что Я — труп:
«Она сделала, что могла: предварила помазать тело Мое к погребению» (Мк 14:8).
В этом смысле 7 глава Екклесиаста — позитив, а евангельский текст — негатив.
Эта глава Екклесиаст та еще штучка. Конечно, все главы Екклесиаст очень сложные, но некоторые сложнее других, и у седьмой почти первое место. Прежде всего, непонятно, как первая фраза соотносится с дальнейшим текстом и с 1 фразой 8 главы, которая явно является эпилогом этого текста, просто ошиблись в делении на главы.
Дело в том, что первый тезис Екклесиаст такой: ради хорошей репутации можно всем пожертвовать.
Репутация — «имя», «шем». Это, между прочим, ровно то же, что «имя Божие». Имя — это сам человек. Ты умрешь, а имя останется.
А вот дальше у Екклесиаста прелюбопытный ход мысли. Имя важнее имиджа, поэтому мудрец не идет на дискотеку, а идет на похороны, посидит на поминках — а поминки длились несколько дней, сидели и рыдали. «Сердце мудрых — в доме плача,а сердце глупых — в доме веселья». При этом — важно! — сердце в ту эпоху (да и много позже) обозначало ум, рассудок. Эмоции помещались значительно ниже орденов.
Парадоксальненько, но терпимо. Так ведь в ст. 6 Екклесиаст морщится и выпаливает (я бы его читал на манер Жванецкого, а не Качалова): «И это — суета!»
Почему? Потому что ну не бывает идеальных репутаций! И следуют иллюстрации: даже мудрец злится и ругается, словно глупец. Почему мы, стармуды, срываемся? («Стармуд» — это у Искандера в «Кроликах и удавах» сокращение от «старый мудрец). Потому что, к примеру, разоряемся. Было изобилие, деньги были моей мудрости как зонтик от палящего солнца, а потом бэмс — и разбитое корыто. «А во дни несчастья размышляй: то и другое соделал Бог, чтобы человек ничего не мог сказать против Него» (14). Проверка на вшивость. И в итоге «праведник гибнет в праведности, грешник долго живет в нечестии». Тебя посодють, а ты не скули. Разоришься — и какая у тебя будет репутация? Репутация банкрота!
«Мудрость делает мудрого сильнее десяти властителей» (19) — возвещает Екклесиаст. Качели вверх — и бац на землю: «нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы». Не бывает безупречных репутаций, потому что не бывает безупречных людей! И тебя злословили собственные рабы, и ты злословил — а ты чей раб? Божий? Вот Кого ты злословил! Вот как первая строка-то аукается! Доброе имя, тобшем, тобшем... Кстати, «блаженны» в Евангелии — это именно то самое «тоб» на иврите («б» тут архаичное, сложный звук, с примесью «в», поэтому «вифлиофика» равноправна с «библиотекой», и мазлтов, а не мазлтоб).
Так что, мудро замечает Екклесиаст, назвал я себя мудрецом, а какой я, к лешему, мудрец?! «Мудрость далека от меня» (23).
Конец главы самый сложный — во-первых, текст туманный, во-вторых, образы обманчиво просты. Кажется, что это монолог женоненавистника — мол, бабы обманщицы, сердца их сети и т.п. Но нет, тут женщина — символ мудрости, но женщина и символ глупости. «Сердце» тут, как и в ст. 9 — это ум, интеллект, рассудок, а не страсти. В книге Сираха именно Премудрость сравнивается с порабощающей силой:
«Премудрость соответствует имени своему, и немногим открывается. Послушай, сын мой, и прими мнение мое, и не отвергни совета моего. Наложи на ноги твои путы ее и на шею твою цепь ее» (6:23-25).
Тут Екклесиаст четко повторяет свою основную мысль: мудрость лучше глупости, но и мудрость не спасает от смерти и дает лишь видимость спасения, вечности, величия.
Самое большее, делает он вывод, у мудреца лицо светится, а наглеца, глупца — ненавидят.
Ну что, просветленное лицо и симпатии соседей по лестничной клетке или дворец на острове в Тихом океане и затаенная ненависть обслуги?
А вот вам выворотка в Евангелии. Тот, кто больше и десяти правителей, и даже президентов земшара, стал человеком. Вот Он, сидит, и лицо, прошу заметить, мрачное. А чего ему веселиться — Он арестовываться и помираться идет. Ну да, потом воскресение, но если даже к зубному мы идем, и нас не радует, что после зубного будет нормальная жизнь, то кольми паче про Голгофу с преисподней это справедливо.
Сидит Он — источник высшей мудрости. Репутация — ну, понятно, приличных людей на Голгофу не отправляют. Омерзительная репутация диссидента и балабола, причем опасного балабола. Променял Свое доброе Имя Божие,Святое Святых, на презрительное «галилеянин». Типа «москаль», «хохол», «чухна», «чернож...пый» и ad infinitum. Ни мудрости, ни масла!
А вот и нет — есть масло! И есть мудрость — мудрость как женщина, которая почуяла, что Кому-то хуже, чем ей, хуже,
чем кому быто ни было, и этому Кому-то нужно не помочь скрыться, а всего-то чуточку... Ласки? Не то... Почтения? Опять не то... В общем, словами масло не заменишь — и вот, она расстается с самым, скорее всего, дорогим, что у нее есть — с маслом.
