Православие — такое же временное, культурное, историческое явление как «индуизм», «язычество», «иудаизм», «религия», «атеизм», «католичество». Это слово, обозначающее не биологическую реальность, не материальную, «обезьянью», и не вечную реальность, Божью, а отношения между людьми.
Подобные обозначения неминуемо и постоянно возникают, но было бы наивностью считать, что их существование вечно, а содержание неизменно.
Тем поразительнее, сколько людей ищут себе «православие», или «науку», или даже «любовь». Они исходят из той аксиомы, что эти явления существуют помимо людей, что в них можно «войти», их можно «обозначить». Можно и нужно. Обозначить «православие» можно и нужно, только надо понимать, что это обозначение условно, это описание договоренности между людьми. Мы православны не так, как мы двуноги.
В течение полутора тысячелетий быть православным или католиком означало быть членом государственной религии. Даже те православные, которые жили в мусульманских странах, были членами именно явления, определяемого отношениями с государством, пусть и иностранным. Это своеобразие культуры — ее можно унести с собой, можно экспортировать и т.п.
В ХХ веке ситуация изменилась, потому что государства перестали делать религию обязательной для своих членов. Конечно, этот процесс не повсеместный и не полный, но он есть и называется «обмирщение» или «секуляризация» государства.
Процесс связан со многими изменениями в социальной жизни, но он особенно ускорился в начале XXI века, когда интернет резко расширил знания людей друг о друге. Теперь уже о православии судили не по Греции или России, а по конкретным православным.
Для русских православных этот процесс разъединения православия с Россией сперва обозначился в 17 веке, когда старообрядцы восстали против государственной реформы Церкви, а еще более в 20 веке, когда государство на 73 года стало агрессивно-атеистическим. «Быть православным» стало работой и немножечко подвигом как для верующих, живших в России, так и для бежавших из России. Теперь «православие» стали определять как нечто, что не есть «атеизм», не есть «католичество» и т.п. Православный в США вынужден был объяснять себе, почему его православие не включает в себя православную государственную власть как идеал и/или реальность, почему оно не включает в себя церковно-славянский язык и т.п.
Первые два ответа на то, что главное в православии (не считая ответа старообрядцев), были даны в 19 веке. Хомяков — «соборность». Соловьев — «богочеловечество». В начале 20 веке Трубецкой — «иконы», Флоренский — «имяславие». В эмиграции Афанасьев — «евхаристия», Булгаков — «софийность», Лосский — «обожение», Хоружий — «исихазм».
Стоит заметить, что тут нет Бердяева. Исполинская фигура, которую современные «идеологи православия» усиленно бойкотируют и игнорируют. Они бы и Соловьева бойкотировали, но его проще интегрировать.
Между тем, именно Бердяев сказал важную правду: православие есть историческая форма христианства, а не нечто абсолютное. Но вот хочется абсолютного — абсолютного помимо Абсолюта. Хочется, чтобы отгородиться, вырыть себе пещеру. Итог известен — замкнутое сообщество, капсула, агрессивная по отношению к тем, кто в нее не хочет входить. (Стремится капсула к приобретению новых членов — признак третьестепенный, не существенный).
При этом с 1990 года благополучно вернулось и государственное православие, которое плевать хотело на все эти заморочки. С государством у этих православных идеологий странные отношения. Они не прочь игнорировать государство, некоторые даже провозглашают нечто анархии, но в любой момент, если государство — хоть российское, хоть американское — поманит к себе, объявит своим великим инквизитором, прибегут. Ничего внутренне противопоставить царству кесарю они не могут.
И все они ненавидят науку, точнее, эволюционизм. Идея развития противоречит их поиску неизменного, а принять развитие как неизменное они боятся. Религия для них средство самоутверждения и самосохранения, а не коммуникации, творчества, богообщения. Да-да, о богообщении они много говорят, но реально это подмена богообщения ханжеством и хорошо знакомым фарисейством. Иудеи с крайней плотью.
Нормальный православный сегодня, как и во все другие времена, не идеологизирует православие, не пытается дать ему определений. Должен ли православный быть экуменистом? Может, но «экуменизм» — это благожелательные отношения государственных религий. Государственные религии без государств — зрелище жалкое, хотя и небезопасное. Конечно, можно описать Соловьева и Меня как экуменистов. А можно описать их как воспитанных интеллигентных людей. Соловьев и Мень понимали, что католичество и православие как государственные проекты вещь нехристианская и безбожная, а католичество и православие как культурные явления это живая вера с различиями, которые носят второстепенные характер и даже могут быть продуктивны. Они понимали, что нормальный христианин может быть описан одновременно как католик, православный, и, кстати — как иудей. Да-да, может и должен.
Вот тут и граница между нормальным, не проектным православием и псевдо-культурными играми престолов больших и малых.
А иначе выходит безумная картина, описанная — как нормальная — Аристотелем Папаниколау: православная политическая теология была в Византии, была в России, а в первые три века христианства ее не было, и не было ее у православных под исламом, потому что там было не до политики, там было «выживание». Да неужели? Мень в России выживал, а Лосский в Париже жил? Позвольте не согласиться, все прямо наоборот. Мы тут, под диктатурой тоталитарной, живем, проповедуем свободу — христианскую и не только. А вы там в парижах и вашингтонах — влачите жалкую экзистенцию, объясняя себе, почему ваш футляр не такой, как футляр католический или протестантский. А что думает Папаниколау о политике США на Ближнем Востоке? А он только думает, как православным на Ближнем Востоке нехорошо. А как мусульманам на Ближнем Востоке? Как людям на Ближнем Востоке?
Потерпел крушение поезд. Сотни жертв. И вот среди них ходят какие-то странные люди и проверяют — кто из жертв с православным крестиком, кто с католическим, кто обрезан, кто с пейсами. Вот уж о ком сказал Господь Иисус — «где будет труп, там и стервятники» (Мф 24:28). От государственного омертвелого православия ушли — точнее, оно сдохло и освободило этим верующих от своего диктата, и стали себе сооружать православие-морг, идеологию, своего рода переносное, компактное государственное православие на одного. Или на сотню — но эта сотня будет просто ста клонами одного.
