Элиан: как спасти хор?

Бродский в Нобелевской речи 1987 года отчеканил — и пошёл гулять афоризм:

«В настоящей трагедии гибнет не герой — гибнет хор».

За четверть века до этого Бродский явно листал свежевышедший томик серии «Литературные памятники» — «Пёстрые истории» древнего римлянина Элиана, и запомнил фразу:

«Никогда не было столь отважного и дерзкого трагического поэта, который вывел бы на сцену обречённый на смерть хор!»

Элиан писал в первой трети III века, но текст его напоминает изданные отдельной книжкой записи в блоге какого-нибудь современного римлянина или москвича. Чаще очень короткие записи, лишь десяток больше страницы. В основном, как говорят в блогах, «репосты» — перепечатки. В русском переводе 1963 года переводчица даже убрала стереотипное зачало каждого постинга «пишут, что». Но к каждой перепечаточке — от себя, от себя...

Теоретически «блог», «интернет», «социальная сеть» — это не новое качество, это лишь новое средство. Пресловутая «обратная связь», диалог с читателем — явление редкое и поверхностное. В этом смысле «интернет-авторов» не существует. Существуют разные люди, которые вместо бумаги или наравне с бумагой используют интернет. Интернет так же не диктует какого-то определённого стиля или жанра, как и бумага или глиняная табличка. Другое дело, что на камне не будешь высекать мимолётные заметки, дороговато. Чем легче процесс писания, тем свободнее мысль, и в этом смысле появление папируса (материала очень дешёвого) решительно поощрило самый трудный жанр литературы — эссе.

Элиан — безусловно, эссеист. Не первый, ведь есть «Застольные беседы» Плутарха. Бессистемность или, точнее, свободный поток ассоциаций, искусное огибание острых углов, простота (кажущаяся) и остроумие (несомненное), — это всё уникальные свойства именно пира, праздничного дружеского застолья, table-talk’а. Неудивительно, что в России так мало хороших эссеистов — ведь застолье в России не слишком похоже на английское, итальянское («римское») или еврейское («евангельское»). Хотя Пушкин был, а потом был Розанов, создавший русский извод «застольных бесед» — и по форме, и по языку.

Где-то посередине между Плутархом и Розановым — Монтень, который создал эссе как жанр непрерывного разговора живых и мёртвых, близких и далёких, как пир, на который эссеист приглашает по своему выбору и на котором является одновременно и тамадой, и гостем. Жанр труднейший, и большинство эссеистов лишь имитируют диалог. Впрочем, даже «сократические диалоги» — лишь имитация диалога, ничего сократического в современном смысле слова там нет, и это ничуть не стыдно. В интернете тоже большинство диалогов — форма, а по содержанию просто параллельно идущие монологи.

Тем интереснее Элиан, который действительно диалогичен. Впрочем, одна типичная для российского интеллектуала-в-сети черта у него есть: усталость, опустошённость, в сравнении с которой учение блаженного Августина о падшести человека просто луч света в тёмном царстве):

«Мореходы, приближающиеся к Этне с моря, утверждают, что сравнительно с прежним временем гора теперь видна только с более близкого расстояния. То же можно сказать о Парнасе и пиерийском Олимпе. Люди, ещё глубже проникшие в природу вселенной, полагают, что самый мир постепенно изнашивается».

Животные безусловно разумнее и добрее людей, убеждён Элиан. При этом, что довольно радикально отличает древнего эссеиста от современного, среди его животных напрочь отсутствуют кошечки и собачки. Что, на первый взгляд, подтверждает концепцию ветшания мира — взрослый восторг перед животным грозным, «диким» уступил место инфантильному сюсюканью с антропоморфными пушистиками и симпатюшечками. Но, с другой стороны, когда вспомнишь, какие зверства для Элиана и его современников были нормой, неощутимой, как воздух, а для нас — именно зверством, то, пожалуй, поостережёшься выбрасывать кошечек и собачек с корабля современности. Инфантильная доброта, конечно, не так выгодна для героев, зато лучше гарантирует сохранность хора.