Есть так называемый «налог на добавленную стоимость». Это довольно нелепое название — с таким же успехом можно назвать новорожденного ребёнка «добавленными килограммами». Российские ленинисты-марксисты гнали эту добавленную стоимость тоннами и километрами. Но страна нищала. Было разумнее вообще ничего не производить, чем тратить природные ресурсы на никому не нужные стальные валенки, к тому же ржавыми уже в момент сошествия с конвейера.
Не всякая добавленная стоимость чего-то стоит, а только полезная, нужная человеку. У этого нужного есть одно общее качество: радость. Даже экономическая жизнь есть добавление радости. Не радует — не жизнь, а нежить. Не только рекламщики могут сказать «мы продаём не товар, а мечту». Поэтому всякая военная промышленность есть раковая опухоль, а литература, музыка, кино — мощный экономический двигатель, если, конечно, без цензуры и не для деспотизма.
Экономика есть перевёрнутая пирамида — где-то в основании один человечек, который придумал что-то позитивное, радостное, умное. Нарисовал быка на стене пещеры — и не просто нарисовал, а вдохновенно, там на стенах масса бездарных бычков. Спел песню. Придумал холодить мясо мамонта и стирать мамонтову шкуру. Одомашнил котиков и запостил их в интернет, который тоже придумал кто-то для котиков, именно для котиков.
Над этим человечком тысяча людей, которые используют его придумку — производят то, что он придумал, организуют производство, доставку, рекламу, стригут купоны… Но без него погибнет всякая экономика! Экономическая сила капитализма в том, что он облегчает бремя, которое давит творческого человечка. Экономическая слабость в том, что бремя остаётся и периодически предложение отстаёт от спроса. Тогда начинается кризис перепроизводства. Не то выпускаем! Выпускаем футляры для накручивания усов, а уже все давно наголо бреются, потому что человечек внизу придумал, что наголо — веселее.
Творец не просто творит то, что удовлетворит спрос. Творец открывает спрос, ибо человек в обычном состоянии не понимает, чего он хочет, на что у него спрос. Ему хочется на дискотеке попрыгать, а он, дурашка, лезет драться с кулаками на соседнюю деревню. Должны пройти века, прежде чем изобретут город с дискотекой и человек поймёт, что ему нужна дискотека, а не драка.
Творец не боится эксплуатации. Во-первых, эксплуатация тоже творческий процесс. Может быть радостью, может быть кошмаром. Пришедший на дискотеку человек эксплуатирует диджея, но диджей разве горюет? Только очень глупый творец может возмечтать скинуть со своих плеч пирамиду «эксплуататоров» и получать все деньги от своей выдумки прямо себе. Такой останется у разбитого корыта — просто психика не выдержит богатства. Такое бывало и, увы, будет бывать. Настоящий творец не боится и нищеты, хотя, конечно, ничего не имеет и против виллы с пиццей. Жизнь есть добавленная радость, но эта радость готовится и из серого существования повседневности, из болезней, и из горя, и даже из смерти.
Творец может иногда и на баррикады пойти — демократия ведь не «хуже всех прочих, да выбора нет», как сказал один гусар, подавшийся в политики, а значительно лучше и веселее всех прочих. Но не всякие баррикады — к веселью, и мещанин тогда превращается в творца, когда начинает соображать, какие баррикады — путь к радости, а какие — преграда для радости. Да, творцы — из мещан, как бабочки — из гусениц, люди — из обезьян. И это отличный пример того, что эволюция — весёлая и творческая придумка кое-кого, в кого неприлично тыкать пальцем.
