1905 год: погром а ля рюсс

Российский антисемитизм исповедует идею, что погромы были только в «Малороссии», а русские в погромах не виноваты и не могут быть виноваты, потому что в России нет антисемитизма.

В особо извращённом виде эта идея была у Михаила Гершензона, да и у других евреев: антисемитизм в России есть, но он сдерживается русским самодержавием.  Это частный случай того расизма, который утверждает, что русские — нелюди, поэтому свобода не для них, им нужен диктатор. Этот расизм немало помог становлению путинизма.

Погромы в России были, конечно, не говоря уже о том, что среди погромщиков в Украине, Молдавии, Белоруссии были и русские.

К тому же вся Россия — это один большой погром, только растянутый во времени. Черта оседлости, запрет евреям жить в Москве и Петербурге, — это погром такой мощной длительности, что он просто не воспринимается как погром. Но люди, чьи права на свободу перемещения и образования были ограничены, от этого преждевременно умирали, и дети умирали.

Были, конечно, и настоящие погромы. Например, 22 октября 1905 года в Вятке был натуральный еврейский погром. Не только еврейский, но тем лучше видно, кого ненавидели, кого ненавидели евреев.

Какое счастье, что я могу быть уверен — мой дед Яков Васильевич Кротов не участвовал в этом погроме. Он был рабочим и левым, за что его сослали из Вятки в Среднюю Азию, а погром учинили правые.

22 октября 1905 года — дата не случайная. Во-первых, это через несколько дней после царского манифеста о свободе. Манифест вызвал у монархистов и вообще правых ощущение, что власть их предала, бросила, а значит — надо защищаться самим.

Во-вторых, это суббота.

В-третьих, это праздник Казанской иконы. На площади у городского собора отслужили с утра молебен и начали крестный ход. На праздник приехало много крестьян.

Всю неделю город лихорадило. Из-за всеобщей забастовки («Всероссийской политической стаки») не ходили поезда, не работал водопровод и не было электричества. 18 октября, когда пришла телеграмма с манифестом, был митинг с лозунгом «Долой самодержавие!» На следующий день выступили монархисты, которых взбудоражил слух о том, что в земской управе выколололи глаза на царском портете и осквернили икону. Губернатор запретил митинги и собрания, но про крестный ход не подумал.

После молебна епископ Глазовский Павел Поспелов сказал проповедь, завершив её словами: «Внутренние враги отечества опаснее внешних».

Поспелов родился в 1855 году, в 1897 году стал епископом, викарием Тверского архиерея, но уже через два года был уволен на покой. Только через года его вновь вернули в число «действующих» епископов, . Откуда вдруг трёхлетняя ссылка — непонятно. Впрочем, и дальше ему доверяли только быть заместителем (викарием) правящего епископа.

Крестный ход двинулся.  По дороге нескольких мужчин, которые не сняли шапки перед царским портретом (ход — крестный, а несли и портрет кесаря), стали бить, покрикивая: «Богоотступники!» «Политики!».

Разгромили три магазина и одну гостиницу, которые принадлежали евреям — и на вывесках это обозначалось: Зингера, Зильбермана, Кацнеленбогена, Кацнельсона. Аптекарь Кацнельсон на суде говорил: «Накануне 22 октября я слышал, что готовится погром».

Целью погромщиков были не только евреи, но, как и было сказано, «политики». Поэтому среди жертв оказалось четверо гимназистов, один даже с символической фамилией Палкин — сын судебного пристава. «Палкиным» тогдашние сатиристы величали царя. Погромщики искали «студентов».

Человечности тоже место нашлось. Вятский адвокат А.Прозоров вспоминал:

«Толпа … заметила на углу наискосок стоявшего дома проходящую гимназистку, Елену Константиновну Хлебникову, бросилась за ней, та проскользнула во двор дома. Толпа бросилась за ней и стала стучать в запертые двери верхнего этажа дома, в квартиру присяжного поверенного Контрим. Тот храбро отпер дверь и спросил, что надо. Сказали, ищем женщину, он возразил, что к нему никто не приходил, для убеждения требует, чтобы толпа выбрала делегатов, кои бы осмотрели квартиру. … толпа опешила, но двое вошли в квартиру, Контрим обвел их по всем комнатам, прося осмотреть все шкафы и под кроватями; когда было установлено, что никого нет, просил представителей убедить толпу разойтись. Толпа разошлась, а Хлебникова, дрожащая от страха, просидела, скрывшись в запертом надворном отхожем месте, и была спасена».

Мировой судья Коробов пытался остановить погромщиков (он был в форменной фуражке), но его убили. Толпа искала городского голову Поскребышева, но не нашла. Тот прятался у знакомого и трижды звонил губернатору Левченко, просил войк, а тот медлил. Войска появились спустя несколько часов, и толпа сразу разбежалась.

Среди сатирических открыток, которые распространялись тогда благодаря недолгой свободе печати, было изображение ордена «За усмирение антелегентскаго бунта. 1905 г.» и пояснением: «Доблестным черносотенцам медаль за участие в славном походе против емназистов, жидов и воопче антелегентов». На русском надпись, не украинцам адресовалось.

Ничего уникально русского в этом погроме нет. Еврей — жертва страха перед свободой, перед знанием, перед конкуренцией. Хочется в надёжный мир, где пусть живут недолго и несчастливо, но зато будущее предсказуемо, поскольку оно равно прошлому. Свобода всюду свобода, и лечится антисемитизм — и любой страх перед чужим — не потаканием инфатилизма, а укреплением свободы, защитой знания и расширением конкуренции.