Тысячелетнее царство Христа на земле образуется минутами, которые человек проживает в любви.
Вера начинается с уверенности, что Бог с тобой поступит по любви, а с другими по справедливости, а заканчивается уверенностью, что Бог с другими поступит по любви, а с тобой — как другие предложат.
«Держи свой ум во аде и не отчаивайся». Светский аналог – считай, что ты в Освенциме, и не будь эсэсовцем.
Я часто возмущаюсь вечными муками, я написал эссе о недопустимости вечных мучений. Это не означает, что в них не верую или их отрицаю. Прямо наоборот! Верую и утверждаю их реальную необходимость, во всяком случае, для себя, любимого. Отчасти я их уже немножко и чувствую.
Страшный Суд называется так потому, что подсудимые уж очень страшные.
Страшный суд не страшен тому, кто приходит на него, и страшен тому, кого приводят.
В «пятнашках» чтобы фишки двигались, одна клетка должна быть пустой. Так и с адом. Ад должен быть, чтобы была свобода, ад есть, через ад проходят все и ад пустой.
Страшен суд, на котором судья любит подсудимого безответно.
Вот и весь Страшный суд: разбудит Христос, спросит, не нужна ли помощь…
Ад — это Бюро находок, где находятся те, кто растерял всех и был найден никем.
Ад это приказывающая любовь.
В аду переругиваются с дьяволом, в раю слушают молчание Божие.
Ад — одиночная камера с незапертой дверью и узником, который не желает выходить.
Знать о Боге больше, чем понімать, — вот ад.
В аду, наверное, основные мучения не от сковородок, а от того, что параллельно пребывающим на сквородках людям крутят благостные кинофильмы о том, как хорошо живётся в аду. В раю никто не приукрашивает действительность, там творят действительность.
В раю все ровесники, в аду каждый старше остальных.
Саморазрушение бесконечного должно быть бесконечно. Это и есть ад.
Чтобы понять, что такое геенна огненная, нужно знать еврейскую поговорку: «Истина светит, но греют — деньги».
Тому нечего беспокоиться о зле во вселенной, у кого мировое зло рассовано по карманам, за пазухой и в интимных частях тела и туалета. Человек не живёт во вселенной, человек живёт в доме. Антихрист — вполне домашнее существо, и ему достаточно ссоры сына с отцом, чтобы успокоиться.
В аду никого нет, один Данте скучает.
Беспокойство об аде, желание, чтобы в рай вошли все, само по себе святое и правильное, часто есть лишь проявление невротического страха остаться одному, а то и желания раствориться в безликой толпе. Вот если человек готов остаться один в аду, лишь бы все остальные были в раю — тогда всё здорово.
Меня часто спрашивают, как я отношусь к Н., к П., к У. Очень редко спрашивают, как я отношусь к идеям Н., к идеям П., к идеям У. Почти никогда не спрашивают, как я отношусь к идее как таковой.
Забавное исключение: идея вечных мучений. Хотя именно тут стоило бы спрашивать, как я отношусь к идее Иуды о недопустимости адских мук.
Последнее прибежище негодяя не патриотизм. Последнее прибежище негодяя смерть. Иногда другого, всегда — своя. Умер, и с него взятки гладки. Вся демагогия об ответственности заканчивается смертью: покойник ни за что не отвечает. В крайнем случае, ад — подумаешь! Ну, мучения…
Только не ад, а любовь Божья ждёт нас после смерти, и от неё не скрыться, а войти в неё — хуже ада, и быть прощёным за все человеку не вынести, но Бог поможет.
