Одиночество общения и одиночество разобщения

Есть одиночество веры, одиночество отшельников-затворников, есть одиночество учёных, художников, композиторов, а есть и одиночество тех, кто ничего не сочиняет, не молится, не верует, а ограничивается отстаиванием одиночества. Бога такое одиночество готово принять. Бог одиночеству не помеха, Он не лезет в душу (если, конечно, душа основательно закрыта). А вот попы, миссионеры, учителя — лезут. С экраном телевизоров, по интернету, да на улице же лезут! И что несут, что несут!.. Нетрудно найти такого верующего, который убеждён, что земля стоит на черепахе, а уж сколько верующих, убеждённых, что лучший друг Бога — государство. Вот гады! Раздавить нельзя, но уединиться от них можно! Долой-долой монахов, долой-долой попов! Долой любых пастырей, пастухов, долой всякого, кто скажет, что знает, как надо! Да здравствует одиночество! Царство Божие внутрь вас есть, — Иисус сказал, не Лев Толстой!!! Горе лицемерам, которые молятся публично!

Угу… Только, помнится, Господь Иисус не сидел у Себя в Назарете и молился не под одеялом, а прямо-таки в Храме Соломоновом.

Это не означает, что коллективизм хорошо, а одиночество плохо. Это означает, что граница проходит не между стадом, коллективом, множеством и одиночкой. Так глядят на дело в основном люди, искалеченные тоталитаризмом, который всегда коллективистичен, боящиеся одиночества как огня и в то же время мечтающие об этом огне. Потому что одиночество для них — опасность абстрактная, а тотальный коллектив — опасность конкретная, в которой они родились, выросли и которую обречены носить с собой даже, если эмигрируют.

Граница проходит между общением и разобщением, а это совсем другие категории. У тех, кого согнали в стадо, нет ничего общего, кроме согнанности. Они едины в своей обездоленности. Вот почему воздыхание Пьера Безухова — мол, злодеи умеют объединяться, а хорошие люди разобщены — от незрелости. Злодеи не умеют объединяться, они умеют лишь кучковаться. Камни не объединяются, они сваливаются в кучу. В этой куче все одиноки страшным одиночеством взаимного страха, агрессивности и лжи. Сатанинским одиночеством. Кланы, которые создают диктаторов и которые диктаторами создаются, достигают сплочённости ценой утраты человечности.

Настоящее одиночество есть интровертность в экстравертности. Одиночество — образ Бога в человеке, Бога единого и в то же время Бога творящего, Бога слушающего, Бога спрашивающего и отвечающего. Не на всякий вопрос отвечающего, конечно, ведь настоящее одиночество разумно и отличает имитацию общения от общения подлинного. Именно одиночество составляет суть того гуманизма, который так ненавистен многим нашим современникам. Не только патриарху Кириллу! Гуманных много, гуманистов мало.

Гуманизм не есть доброта, гуманизм есть напряжённый поиск истины, поиск собеседников, единомышленников, спутников. Добрыми бывают и палачи, если стараются отрубить голову одним ударом или отравить одной инъекцией.

Люди, которые отвечают на гнусности коллективизма призывом общаться с Богом в одиночестве, «в глубине души», лечат насморк гильотиной. Это всё равно как отвечать на появление «Майн кампф» призывом бросить писать и читать. Прямо наоборот: чем активнее подмены общения, тем активнее следует искать подлинного общения. Не затыкать уши в надежде на внутренний слух, а прислушиваться с удесятерённой силой. Затыкают уши те, для кого в мире религии только и существуют сильные мира сего — сильные, лживые, опасные. Но ведь в мире — и в мире религии — существуют ещё миллиарды людей, которых можно и нужно слушать, с которыми можно и нужно говорить.

Вновь и вновь всплывает мысль о том, что гуманизм родился из протестантизма, из религиозного индивидуализма, отказа от всякого посредника между человеком и Богом. Своеобразная вариация гипотезы Вебера о капитализме как результате кальвинизма. Только и гипотеза Вебера неверна, а уж в духовной сфере говорить о протестантизма как истоке гуманизма абсолютно невозможно. Эразм — не ученик Лютера, а его антипод. Вежливый, но именно антипод. Да и Лютер отнюдь не индивидуалист, он, извините, священник, пастор. Протестантизм не отвергает ни посредника между Богом и человеком — Господа Иисуса Христа, протестантизм не отвергает Церкви, напротив, он призывает каждого быть активным участником кропотливой, ежедневной работы по соединению своего одиночества с одиночеством другого. Соработником, а не премудрым пескарём.

Если говорить о светском измерении, то тут абсолютно актуальным остаётся противопоставление Солженицына — Сахарову. На фоне Солженицына особенно отчётливо видно, что дело не в одиночестве или коллективизме и не в религиозности или безрелигиозности, дело в том, какое одиночество и какая религиозность. Одиночество человека, которого вполне устраивает интеллектуальный багаж учителя средней школы, и одиночество физика мирового уровня, вечно неудовлетворённого собой. Одиночество антисемита, ностальгирующего по монархии и с высоты своего одинокого величия пытающего строить окружающих, и одиночество интеллигентного демократа, который постоянно думает о проблемах других, объединяется с ними как равный с равными, а не просто вещает из утробы чёрной дыры самолюбования.

Есть разрушительная энергия атомного взрыва, когда цепная реакция разрушения убивает. Так убивает тараканье прятание по норам при каждом очередном начальственном шарканьи по мозгам.

 Но есть и созидательная энергия цепной реакции доверия другому, смирения перед другим, обращённости к другому не из пустоты, а из наполненности. Это — гуманизм, одинаковый и для верующих, и для неверующих, требующий огромных усилий, ежедневного творчества и посвящённости всей жизни тому загадочному, что называется человечеством и человечностью. Вера говорит не разрывать того, что соединил Бог, а разум повелевает соединять то, что могут и должны соединять люди.