«Иисус говорит им: Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его» (Ио. 4, 34).
Еда — это жизнь, поддерживающая жизнь. Мы не можем съесть камень, питаться водой. Нам нужно то, что уже не мёртвое, а живое. Может быть, когда-нибудь заменят еду таблетками, но и тогда останется главная еда — общение людей между собой. Если человек останется один, пусть и с кучей еды, и он будет знать, что он один, некому ему написать и ему некому написать, он последний человек, других нет и не будет, то этому человеку будет очень плохо и вряд ли его утешит, что все вкусняшки в мире его.
Многие люди боятся встретить человека, общение с которым высасывает все силы, но куда страшнее, когда силы есть, а никого вокруг нет. Лучше стая вампиров, чем одиночество. Только вот одиночество на деле — судьба как раз тех, кто живёт, не общаясь, а лишь берёт у других людей, ничего не отдавая взамен.
Каждому из нас случалось пользоваться чужими слабостями или даже чужим слабоволием. Вместо того, чтобы пожалеть человека, помочь ему укрепить свою волю, мы им манипулируем, мы помогаем ему оставаться слабым, а сами гордимся собой — я человек сильной воли, как же, помог другому.
Можно жить по-другому. Отношения с людьми это ведь как песочные часы. Переверни — найди себе человека с сильной волей, который бы тебя вёл сквозь трудности, был директором твоей жизни, а за его спиной, поклонниками, прихлебателями, как у Христа за пазухой.
Нет у Христа пазухи! Присмотритесь — у распятого и рубашки-то нет. Он спасает слабых, делая их сильными, Он спасает от зависимостей не новой зависимостью — зависимостью от Бога — а освобождением для полноценной жизни. Его еда — это не люди, а Бог, воля Отца, и Отец хочет стать едой, дающей жизнь, волю и свободу, поддерживающей жизнь Сына, как Сын поддерживает жизнь в каждом человеке. Потому что воля Отца не в том, чтобы спасти Сына от смерти, а в том, чтобы Сын спас от смерти всех людей, без изъятия, чтобы все спаслись.
Мы всё пытаемся возвеличивать Христа, а Его надо просто съесть. Он хочет быть для нас не убежищем, а угощением, звеном в пищевой цепочке святости и вечности. Чтобы и мы были для другого человека не кукловодом и вампиром, а источником жизни, вдохновляющим и освобождающим.
Бесконечный Бог с бесконечным уважением, бесконечной деликатностью отдаёт Себя нас, оделяет нас волей — своей волей, свободной, как человек, съевший рыбу, не становится рыбой. Воля Божия не становится нашей, но сопричастность Богу — в молитве, в любви, в причащении — воскрешает нашу волю, нашу свободу от других и для других. Мы уже не песочные часы, мы часы солнечные, напоминающие, что наша жизнь — лишь часть вечной жизни. Человеческая воля есть воля горизонтальная, воля устроиться здесь, во времени, воля сосуществования со смертью. Воля Божия делает нашу волю — вертикальной, волей сосуществования с вечностью. «Да будет воля Твоя» означает, что мы соглашаемся, чтобы река нашей жизни текла не в никуда, а на небо. Воля Божия есть воля к спасению, любви, созиданию — и её надо принимать в себя, а не внешне, давая ей становиться нашей волей.
Мы принимаем волю Божию в обряде, в знаке, в воспоминании о крови, пролитой на Голгофе. Что, символ — ничто? А удар копьём под ребро — ничто? В хрониках всемирной истории нету места этому удару, но вера и любовь знают, что все хроники исчезнут, а наша память должна сохранить память об этом ударе, должна повторять «это вино — кровь Голгофы», чтобы никто никого более не ударял. Потому что нет воли Божией на смерть и кровь, а есть воля Божия на вино воскресения и вечности.