Вера в греховность человеческую против веры в святость Божию

«Злые же люди и обманщики будут преуспевать во зле, вводя в заблуждение и заблуждаясь» (2 Тим. 3, 13).

Фарисейство (эта часть послания Тимофею читается за православным богослужением как предисловие к притче о мытаре и фарисее) хорошо уже тем, что оно не воняет. Чистоту можно много ругать, но если в вагоне метро, дай Бог, спит бомж в одном углу, то все соберутся в противоположном углу, подальше от неприятного запаха. Фарисей не воняет физически, но это и мытарь может, фарисей не воняет и нравственно, а вот с этим у мытарей большие проблемы. Мало ударить себя в грудь и сказать покаянное слово. Глубже надо, глубже — и фарисей мастер по глубине. Именно поэтому притча — не похвала мытарю, а порицание фарисейству. Ты продвинутый верующий? Ты уже достиг четырёх с половиной степени совершенства из двух миллиардов возможных? Отлично, но почему с половиною? Ты не таков как этот мытарь — отлично, но ты гордишься этим — а значит, упал. Быть красивым и чистым — нормально, это ведь сигнал о любви — ты хочешь, чтобы тебя любили, тебе не наплевать на окружающих, как налоговому полицейскому. Но почему же ты ищешь любви, да ещё любви Божией, и не ищешь, кого любить их людей? Как назвать человека, который предлагает себя любить за то, что он лучше других, а не за то, что он — так же уникален, как другие, так же достоин любви, так же умеет любить? Ну, фарисеем, видимо.

Старая мудрость говорит, что лучше избегать красивых женщин, из них получаются скверные жёны (к мужчинам это, конечно, тоже относится). Во-первых, все люди красивы, и если кто-то выделяется красотой принудительной, которую нельзя не видеть, то это большая помеха для того, кто выделяется — как богатство большая помеха для богача, жаждущего бескорыстной любви. Во-вторых, внешняя красота человека обычно результат нечеловеческих усилий этого самого человека — а если он устанет, что останется? И видит ли этот красивый человек красоту в других?

Не надо красоваться перед Богом. Бог смотрит лишь на тех, кто смотрит на людей. Богу не нужны люди, которые любят Бога, Ему нужны люди, которые любят людей. Бог красив невидимостью, прозрачностью, через которую видны люди, а не какая-то особая божественная природа. Для любви и человек прозрачен, любовь любит внутреннее, и уже поэтому не концентрируется на внешнем.

Это не означает, что последователь Христа взирает на мир слепым от любви взглядом. Вон, апостол Павел в послании к Тимофею честит кого-то злодеями и обманщиками. Не ругань делает Павла апостолом, а то, что он себя всё-таки считал хуже всех — хуже и злодеев, и обманщиков. Нести правду Божию людям — замечательно, но носильщик правды Божией не становится Богом. Бога несёт, а сам…

Фарисей смотрит на мир, словно с иконы. Христианин смотрит на мир, словно на икону. Если мы на картине и есть, то как на некоторых картинах Ренессанса художник — в уголке, самый маленький. А Бог на картине мира и вовсе нет, Бог даже не подписался. Он и без подписи Творец. Каяться означает не себя втаптывать в грязь, а творить мир, в котором какие бы люди ни были, а всё ж я обращаюсь к Богу с просьбой помиловать меня, а не их, потому что их даже я могу простить, а вот себя… Мытарь не говорит «я хуже фарисея», мытарь сравнивает себя с собой. Себя-наличного с собой — активом Божьим. Вот почему покаяние — не из самоедства, не из депрессии, а из веры. Мытарь стоит между самоуверенностью фарисея и неуверенностью в Боге или в себе, без особой разницы, неуверенностью человека, который и в храм-то не придёт из-за этой самой неуверенности. А вера — источник уверенности и в том, что я не Бог, и в том, что Бог — не я, а потому спасение, любовь и воскресение возможны.

[По проповеди в воскресенье «о мытаре и фарисее» 16 февраля 2003 года]

XVIII век. Мытарь и фарисей. Фреска в базилике аббатство Оттоберен на юге Баварии.