Болезнь и вера
Боль — Божий дар, обратная связь между человеком и жизнью, знак царственного достоинства человека. Компьютер не испытывает боли — неполадки компьютера отдаются болью в человеке. Поэтому человек — хозяин компьютера. Поэтому всякий, кто заставляет мучаться другого человека, проявляет не свою силу, а свою бесчеловечность, посылая сигнал о самой страшной болезни — неспособности чувствовать чужую боль.
Боль — слово, хотя не всякая боль складывается в связное послание. Болезнь — письмо. Больной не всегда адресат болезни, иногда болезнь послана тем, кто рядом с больным. Такова смерть. Умирающему она не сообщает ничего нового, почему, собственно, умирание не вполне болезнь. Тому же, кто рядом с умирающим, смерть сообщает многое, и выразить этого каким-либо другим способом совершенно невозможно. Это многое способно избавить человека от смерти — только бы узнать язык, которым написано послание.
Многие люди утверждают, что не боятся смерти, а боятся умирания. Так гонцы древних деспотов, отправляясь в путь с запечатанным тайным посланием, трепетали: а вдруг там написано такое, что получатель в гневе убьёт доставившего письмо.
Болезнь начинается там, где боль вторична. Так настоящий богач не подсчитывает копейки. Только, в отличие от богатства, болезнь есть несвобода, нищета — к счастью, не духовная. «К счастью», потому что было бы очень грустно, если бы дух покорно пятился за раком или ампутировался вместе с ногами. Больной всегда не может того, что может здоровый. Иногда он не может подняться с кровати, иногда он не может видеть, иногда — слышать. Всякая болезнь есть немощь, но болезнь есть не только немощь, и не всякая неспособность — болезнь. А некоторые болезни, особенно душевные, это как раз — гипертрофированные способности. Например, сексуальные. Лживость — болезнь, хотя лживость — это мощная способность.
Можно сказать, что, сравнивая болезнь с грехом, человек делает болезнь не столько болезнью, сколько метафорой. Однако, на самом деле здоровье — вот метафора. Понятие нормы, правильности, идеальности допустимо для всего, кроме человеческого существования, потому что человек не подлежит измерению ничем и никем. «Здоровый человек» — это опускание человека до уровня бессловесной скотины.
Есть нормальная реакция на болезнь, есть болезненная реакция на болезнь, когда болит не тело — дух. И здесь понятие нормы относительно. Здоровый душой человек страдает, если его сын погиб на фронте. Здоровый духом человек страдает, если его сын хвастается тем, скольких убил врагов.
Болезни делятся на два очень разных сорта. От одних болезней плохо больному, от других — окружающим. Старику не плохо от старческого маразма, он его не замечает, он в нём живёт. Алкоголику от алкоголизма не плохо, ему плохо от отсутствия алкоголя. Впрочем, алкоголик сохраняет свободу воли, в отличие от маразматика, и может перестать если не быть алкоголиком, то перестать пить — и тем доставить окружающим большое облегчение, вернуть здоровье множеству людей, которым раньше причинял боль. В большинстве же случаев, окружающие вольны выбирать степен соучастия в болезни другого, а вот больные выбирать не вольны.
* * *
Болезнь есть один из ответов на вопрос о том, откуда в мире зло — точнее, откуда в мире свобода. Болезнь есть явление свободы нашего тела, свободы того праха (глины, песка, протоплазмы, воды и пр.), из которого создан человек. Эта свобода бездумная, свобода пред-разумная, пред-инстинктивная, неумеющая объединяться хотя бы с другими членами своего же тела, свобода не великая, но присутствующая в Божием творении просто потому, что Бог не может создать ничего рабского. Почки свободны и печень свободна, и не человеку упрекать их в том, что они неразумно пользуются своей свободой.
Болезнь — не самое страшное в мире. Во-первых, болезнь может преобразиться в страдание. Во-вторых, «болезнь — это борьба» (Сиоран), сопротивление боли, попытка восстановить здоровье. Даже неизлечимая болезнь есть борьба, и она часто заканчивается большим успехом, чем какой-нибудь фурункул. Болезнь нарушает гармонию человека со вселенной, когда каждый удар сердце соответствует ритму мироздания. Неизлечимая болезнь нарушает эту гармонию необратимо, но материально, и дух может обрести утраченное, не обретая телесной силы. Паганини на одной струне играл лучше, чем другие скрипачи на всех струнах. Когда же «лира сломана», аккорд, может быть, и рыдает, но арфист может рассмеяться и сменить профессию.
Здоровье таит в себе болезнь. Все мы здоровы, пока не посетили врача. Чем лучше врач, тем больше он видит болезней. Это не утешение больным, конечно, это предостережение здоровякам, не видящим, что у них развивается в лёгких, в сердце, в мозгу — радуйтесь! Здоровье — слепота, за которую можно и нужно благодарить Бога, одновременно делая зарядку.
За болезнь благодарить было бы странно (хотя возможно). Однако, болезнь помогает понять, что такое здоровье. Поэтому здоровый человек чувствует себя неловко, навещая больного. (Если человек такой неловкости не чувствует, он очень глубоко болен эгоизмом). Даже чужая болезнь напоминает нам, что отсутствие боли часто — признак не здоровья, а бесчувственности. Самые страшные болезни — именно от утраты нервной чувствительности. При проказе человек не чувствует своей раны и не ухаживает за ней, а в результате рана расширяется и сжирает его. И это бесчувственность физическая, что уж говорить о душевной и духовной. Самодовольство — признак здоровья или болезни? Ответ определяет диагноз.
Скептик Сиоран перефразировал Декарта: «Я болею, следовательно, я существую». Потом, впрочем, он уточнил: «Я болею, следовательно, осознаю своё существование». Конечно, любой больной с радостью променяет знание о здоровье на жизнь, как богослов променяет знание о Боге на Бога, как дама променяет дамский роман на мужа. Впрочем, и болезнь, и богословие, и дамские романы могут сосуществовать со здоровьем, верой и семейным счастьем. Стакан полон на 150 процентов.
Здорового человека пугает не болезнь, а жалобы на болезнь. Добрый человек преодолеет этот страх и скажет, как Сиоран:
«Но одного нельзя трогать [у больного], ибо, если лишить его этого, он безвозвратно погибнет: способности, точнее, страсти жаловаться на свою судьбу. Если вы это у него отнимете, страдания перестанут интересовать его и доставлять удовольствие. Он привыкает к страданию настолько, что не только постоянно говорит о нем, но даже им кичится, особенно повествуя о нем своим близким в наказание за то, что те не страдают, во всяком случае в данный момент. Жалуясь, он словно говорит: «Вот погодите, придет и ваш черед, вам от этого не уйти». Все больные — садисты; но садизм этот приобретенный; и это их единственное оправдание».
Впрочем, это ещё не предел доброты — предел там, где видят, что жалоба на болезнь это не садизм, это часть болезни. Только у болезни есть материальная часть, а есть духовная — вот жалобы, беседы о лекарствах и лечении и есть духчасть болезни. Болезнь заключается в том, что кажется, будто жалобы помогают. Они помогают — примерно как расчёсывание раны. Здоровые больны именно потому, что не любят жалоб за то, что говорящие больные нарушают покой здоровых, а надо не любить жалобы за то, что они вредят больным. Больной здоровый человек не любит больного за то, что стонет. Здоровый здоровый человек любит больного, потому что стоны указывают на потребность в любви.