Вписаться в вечность

«Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его» (Ио. 20, 31).

Что имеет в виду автор? Что он написал особо энергично, используя все хитроумные методы пропаганды, контрпропаганды, НЛП, пикапинга? Что без его текста веры не будет, что Дух Святой без книжек недействителен?

Каждый человек в своё биологическое существование вписывает своё евангелие — радостную, счастливую новость, «благую весть» о том, что есть не только материальный смысл существования, но и человеческий — а по сути, богочеловеческий, потому что без веры человек лишь сильно прокачанная обезьяна, заапгрейженная амёба — смысл.

Вечером каждого дня мы можем оглянуться. День написан про еду, дружбу, про то, что есть жизнь во имя меня, любимого, что нету никаких богов и сыновей божьих, да и дочерей нету — гендерное равенство, так уж во всём. Иисуса нет — был, да весь вышел, а что там Он про Себя навоображал или другие, значения не имеет. Значение имеет, что деньги на капремонт берут, а плюшек жалеют, что хлеб уже в два раза вздорожал, а зарплата на месте стоит и пенсии место уступает.

Двое людей лежат в больничной палате с одной болезнью, одной болью. Один изводил соседей, нянечек, медсестёр и врачей, да и родных, благо сотовый под рукой. Второй старался терпеть, кого-то подбадривал, что нянечки, медсёстры и врачи скверно работают, видел, но простил и в слова не облекал. Один написал эпитафию космосу и себе, второй — евангелие себе и космосу. Может, первый и сильно православный, а второй атеист, но именно второй написал такую жизнь, из которой следует, что Иисус есть Спаситель, и что вера в это впускает вечность в жизнь. Писатель ведь редко понимает свой собственный сверхзамысел — и чем талантливее писатель, тем более велик этот замысел, тем труднее его и понять, и реализовать.

Как может атеист причаститься вечной жизни? А что такое вечная жизнь, каков её признак? Да тот, что она рождает вечную жизнь, как смерть порождает смерть, а обывательское существование и порождает обывательщину, злость порождает злость. Человек облегчил существование окружающим — и его собственное существование приподнялось и превратилось в вечную жизнь путём возгонки боли в кротость, страдания — в радость. Человек наложил окружающим в душу — и его жизнь опустилась в выгребную яму и забаррикадировалась от вечности надгробием. Если мы живём любовью, то рожаем детей. Если мы живём смертью, то рождаем и распространяем скуку, страх, агрессию.

Иоанн не сочинил Иисуса, Иоанн сочинил Евангелие, чтобы другие тоже не сочиняли Иисуса и веру, а хранили того Иисуса и ту веру, которая открывается Духом Божиим. Перечитаем великих современников Иоанна — Плутарха и Сенеку, Тацита и Ювенала. Хорошие писатели, но чтение их укрепляет временность жизни, а Иоанн открывает дверь в вечность. Не потому, что выдумывает, а потому, что вкладывает свой опыт, опыт подлинности Бога и дел Божьих, в свой текст. Он не ведёт репортаж — он не репортёр, он больной, как и один из нас, но болен он временно, а пишет вечностью.

Может не быть Евангелия, и многие люди, будучи святыми, Евангелия не читали, да и не видывали, да и просто неграмотными были. Но не может быть святости и спасения без Церкви — сообщества, которое каждый день рассказывает людям о вере, о воскресении. Не той церкви, которая обращается не к людям, а к депутатам, королям, даже к диктаторам с просьбами — это запретить, это наказать. Такая церковь пишет не Евангелие, а дацзыбао, стенгазету парткомовскую, не вечность, а временность и суетность. Это — от маловерия, вера же делает земную церковь причастной вечности — и мы тогда не занудствуем, а утешаем, благословляем, показываем собой, что смерть не всесильна. Мы пишем не то евангелие, в котором Бог надзиратель, поучатель, охранитель, чтобы наша земная жизнь текла поглаже, а то Евангелие, в котором Бог сострадает, плачет, отдаёт Себя в Сыне и в Духе. Евангелию смерти, в котором вечность — крошечная пометка в конце «продолжение следует», мы отвечаем Евангелием вечной жизни, в которой вечность — главный сюжет, а всё остальное, что так нас беспокоит, это маргинальные маргиналии, пометы на полях Господних.

Мы так устаём от этой жизни, что нам трудно себе представить, что такое вечная жизнь. И не надо представлять! Просто, когда мы любим, когда мы надеемся, когда мы веруем — это уже вечность вошла в нашу временность, и мы не можем не делиться этим, ибо вечность рвётся дальше, на то она и вечная жизнь а не тупая бесконечность.

Мы сходимся вместе, чтобы вспомнить, как в пустыне временной жизни забил родник и унести с собою капли из этого родника. Мы сходимся во времени, чтобы прильнуть к вечности и унести её с собой. Расходимся по домам, чтобы в нашей квартире жил, кроме нас, Тот, Кого выгнали первосвященники. Прописать Его — не у чиновников зарегистрировать, а чтобы люди регистрировали, что у нас Иисус живёт, как датчики регистрируют радиоактивные частицы. Как радиоактивность не выдумка, так и христоактивность реальность, но радиоактивность убивает, а дела Божии и наше в них соучастие побеждают убийства, насилие и саму смерть, духовную и телесную, так что не только мы, но и окружающие нас могут к вечеру сказать: «День прожит, а вечность только начинается, слава Богу!»