Танцуем сидя!

Ранее

«Приходит женщина из Самарии почерпнуть воды. Иисус говорит ей: дай Мне пить» (Ио 4, 7).

«Из Самарии» — это, видимо, не означает, что разговор происходит около Самарии, а Сихарь назван ошибочно. Между Сихарем и Самарией 12 километров, из Самарии не пойдёшь за водой в Сихем. Либо Иоанн подчёркивает, что женщина — самарянка в широком смысле слова, либо он откуда-то знает, что именно эта жительница Сихаря была уроженкой города Самария. Скорее, первое — для нееврейского читателя, который мог бы подумать, что в Сихаре не все самаряне. Дело всё-таки происходит именно в Сихаре, ведь в ходе разговора самарянка говорит о горе Гаризим как об «этой», находящейся рядом, а Сихарь (сейчас Наблус, это искажённое античное «Неаполис») расположен в узкой долине между горами Гаризим и Гевал.

Разговор начинается с того, что Иисус просит пить. Просит, с точки зрения современной, не слишком вежливо, но уж таковы обычаи того времени. Разговор Иисуса с Матерью на свадьбе в Кане тоже шокирует современного читателя. Важнее, что самарянка так и не дала Иисусу пить, да Он и не просил более.

Что же, Спаситель полагал допустимым использовать разные всякие приёмы «соблазнения», «заигрывания»? Конечно, и примеров тому в Евангелии множество. Сам приход на Землю — уже заигрывание, уже создание ситуации, когда от человека требуется сделать выбор.

Это не совсем честно, и современный атеизм настаивает на том, что «Бог»,» «воплощение», «вечная жизнь» — это попросту абракадабра, и не надо даже вступать с верующими в спор.

С таким же успехом девушка может убеждать себя, что «брак», «любовь» — абракадабра. Кстати, успех в данном случае вполне реален — убеждали себя и в более нелепых вещах. Но реальна и то, что у Бога есть жажда человека, а у человека есть жажда Бога.

Светлана Семёнова писала, что во встрече Иисуса с самарянкой у колодца «можно усмотреть своего рода символическое прообразование будущего брака Христова учения с языческим миром», ставя эпизод в один ряд с браком в Кане и притчами о женихе.

Всё потому, что в Ветхом Завете встречи у колодцев — обычная деталь рассказов о заключении брака (Быт. 24, 20; 29, 1; Исх. 2, 15). С такими толкованиями та беда, что они могут оказаться слишком уж универсальны. Так случилось с фрейдизмом, который всякое отверстие (а колодец — отверстие) трактовал как аллегорию того, что неприлично назвать откровенно.

Беда и та, что самаряне, конечно, вовсе не язычники. Иисус уж точно их не считал язычниками — иначе бы иначе разговаривал бы с самарянкой (если разговаривал вообще, Он достаточно часто подчёркивал, что обращается лишь к «погибшим овцам» Израиля). Впрочем, перед Богом все язычники, если по гамбургскому счёту и прокрустову ложу.

Но главное в другом: можно ли обращение язычников ко Христу назвать браком? Тогда придется назвать необращение иудеев — разводом? Но ведь и среди иудеев, и среди язычников лишь меньшинство стали христианами. Обращение самарянки — это всего лишь обращение одной женщины.

Колодец — всего лишь повод для загадки: что общего у Иисус с родником? А вот и ещё один возможный ответ: то, что не так уж к ним стремятся. Слишком часто человеку не хочется пить, слишком часто мы предпочитаем утолять жажду сладкой газированной водой, от которой ещё больше хочется пить.

Вера утоляет жажду, но это не означает, что человек поворачивается к Иисусу спиной и уходит, что правы те, кто хотят «всегда находиться в поиске Истины». Жажда, поиск могут быть и дурными, закукленностью в себе, когда человек думает, что он ищет истину, а он разглядывает грязь у себя под ногтями вместо того, чтобы посмотреть на Стоящего перед ним.

Филип Енси заметил, что Иисус начал разговор с самарянкой, попросив помощи, а не предложив Свою помощь. Вот — вызов, в отличие от провокации-предательства, когда другого толкают, а не просят толкнуть себя. Провокация горделива, она предлагает помочь. Смирение просит помочь себе  — конечно, в случае с Иисусом, это ложное смирение (хотя пить-то Ему хотелось). Но ложное смирение — не обязательно лживое, это может быть смирение юродства, смирение, приглашающее к танцу, к развлечению. Весь разговор с самарянкой оправдан тем, что он юмористичен и весел, так специально и написано, это же не репортаж и не протокол.

Колодец Иакова. Византийская мозаика VI века, уцелевшая после разрушений и землетрясений храма в Сихеме.

Колодец Иакова. Гравюра Тофама по рисунку Бартлетта из книги Генри Стеббинга «Христиане в Палестине». Слева гора Гаризим, справа Гевал.

Наблус. Фотография 2010 года. Вид с востока на запад, гора Гаризим слева, Гевал справа, место колодца Иакова примерно в середине изображения.