Любовь к врагу
Ранее
«Но вы любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего; ибо Он благ и к неблагодарным и злым» (Лк. 6, 35).
Даже не очень разбираясь в психологии (а может, именно потому, что не очень разбираемся), все современные люди знают по трехэтажность души. Есть подвал, мрачное и сырое «оно», откуда исходят всякие беспричинные злые мысли, хаос, распад. Есть крыша с высоким шпилем, «сверх-я», откуда коллективное сознание посылает нам этические нормы, навязывает заповеди, систему координат, и тем самым обуздывает подвал, позволяет жить в мире, пусть относительном, друг с другом.
Собственное «я» тогда — как тоненький кусочек сыра между этими толстыми-толстыми и довольно чёрствыми от древности кусищами мироздания. Ещё хорошо, если хотя бы тоненький кусочек есть, а то иногда кажется, что «я» всего лишь граница между верхом и низом.
Такое деление лишь воспроизводит древнее деление человека на дух, душу и тело, где тело это такой обезьяний субстрат, непокорный носитель высших идеалов, брыкающийся и ржущий, а душа всего лишь седло для высшего.
Когда Иисус говорит о любви к врагам и о любви к друзьям, это легче понять, сравнив врагов — с подвалом своей жизни, а друзей — с крышей. В каждом из нас есть враждебная, ночная часть, затаившийся мистер Хайд. Мы ненавидим его в себе, мы боимся его. Впрочем, не только в себе, но и в других. Только о себе мы знаем, что вражье в нас — лишь часть, а о другом полагаем, что он — враг насквозь, враг и более ничего. Мы ценим в себе и высшее начала, дружелюбного и сострадательного мистера Джекила, который всегда готов прийти на помощь нуждающемуся — только вот вражина Хайд мешает. Тем выше мы ценит друзей, готовых всегда прийти на помощь, и расстраиваемся, когда друг оказался вдруг враг, а то и просто «так» — то есть, просто личность, человек, не помогальник и не вредильник, а просто живой, то есть — непохожий на нас.
Ровно о том же и всё послание апостола Павла. Оно вовсе не о законе и благодати, оно всё о том же Джекиле и Хайде, аде и рае, подвале и крыше, и о том, что человек не там и не там, не то и не то, а Бог, вместившийся в тиски свободы и необходимости. Грехопадение и есть появление свободы и рабства, милости и справедливости, овладение добром и злом — овладение ими и порабощение им. Бог в ужасе изгоняет человека, но остаётся внутри изгнанника, и поэтому человек остаётся человеком, а не рабом обстоятельств или падшим ангелом. Наша низшая часть знает зло, наша высшая знает зло, но они не знают Бога и не могут знать — Бога знает наше сердце.
Сравнение Бога с Солнцем, которое светит добрым и злым, кажется тривиальным от долгого употребления, но ведь это всё тот же вопль: «Почему?! Доколе, Господи?!!!» Почему всё нужное для жизни — и добрым, и злым?! Что за неразборчивость? Богу безразлично, что за грех совершит человек, им созданный и обеспеченный теплом, воздухом, водой? В нас просыпается Друг Народа и говорит: «Нет, нельзя так! Надо с разбором!! Посылаем гуманитарную помощь только гуманным гуманистам, а нечистым трубочистам не посылаем!!!»
Бог посылает свет и жизнь не друзьям Своим и не врагам, а — людям. Не духам платоническим и не скотским телам, а — людям, тому неуловимому в нас, что и есть человек. Бог обращается не к той нашей части, которая умеет дружить или, напротив, враждовать, а к к нашему целому — которое умеет любить и творить.
Того же просит Бог от людей: обращаться и к самым любимым, к самым любящим нас, твёрдо зная, что и в любящем есть подвалы, есть шпили, колокольни и катакомбы. В любимом есть дружественное нам и враждебное нам, но любим мы не друга и не врага — или, точнее, любим и друга, и врага, потому что любим целое, любим сердцевину, любим не хорошее или плохое, а Божие. И нас любит не друг и не враг, а Бог — нас любит лёгкость, неуловимость, прозрачность, Дух.