Иисус  —  Догма любви

«упразднив вражду Плотию Своею, а закон заповедей учением, дабы из двух создать в Себе Самом одного нового человека, устрояя мир, 16и в одном теле примирить обоих с Богом посредством креста, убив вражду на нем » (Еф. 2, 15-16).

В православном богослужении эти слова апостола Павла предваряют рассказ о том, как Иисус исцелил кровоточивую и воскресил девочку. Два чуда тесно связаны между собой цифрой двенадцать: двенадцать лет умершей девочке, двенадцать лет женщина страдает геморроем. Первое вызывает умиление, второе брезгливость. После 12 лет если не геморрой, так месячные начинаются, и вот уже не умилительная девочка, а презренная женщина, которая должна по стенке ходить и следить, чтобы не коснуться невзначай мужчины, особенно набожного.

К Иисусу прикасается та, которая не имеет права прикасаться. Иисус прикасается к той, к которой не имеет права прикасаться — девочка ведь умерла. Была девочка, стал противный труп.

Иисус в обеих ситуациях спорит с окружающими. Про девочку говорит, что она чистая, она вообще не умерла, так, прикорнула. Про женщину прямо наоборот — прикоснулась-прикоснулась, и не просто один из многих, кому Сила Божия вообще по барабану, кто и без Бога отлично себя чувствует, а кто-то, видать, на последнем издыхании, кто лишь по внешности нормальный, а так уже одной ногой в гробу.

В чём тут чудеса? Физиологическое чудо — выздороветь? Нет, психологическое, здесь чудо, о котором говорит апостол Павел в послании в Эфес: Иисус примирил людей с Богом в Себе. Помирил, грубо говоря, антисемита и сиониста «посредством креста». Вы думали убить Христа? Вы убили свою озлобленность! Вы убили возможность самоизоляции. Вы убили оправдание погромам и тем стенам, которые защищают от погромов, превращая жизнь в гетто — иногда великое гетто, с целый Израиль или с целую Россию гетто, но гетто.

А что изменилось? Родители как враждовали с детьми, свободны и сейчас враждовать. Мужчины, которые презирали женщин, свободны и сейчас быть рабами своего страха и презрения. Кто боится свободы, силы, ума другого, тот и сейчас может бояться, как и тот, кто боится оскверниться, испачкаться о другого, заразиться от другого болезнью, нищетой, смертью. По-прежнему на Пасху еврейского мальчика спрашивают, что празднуем, и он должен ответить — освобождение из рабства. Как будто рабство у египтян самое страшное, что может быть!

Вы рабы греха, — сказал Иисус (Ио. 8, 34), и возмущение было Ему ответом. Но ведь правда: кто боится другого — раб своего страха. Да лучше бы он был рабом того, кого боится! От двуногого рабовладельца можно иногда передохнуть, а от страха внутри себя не передохнёшь. Кто боится трупа, кто боится крови, кто боится жёлтой опасности, кто голубой, кто коричневой, — итог один: разделение, самозамыкание, самообрушение, превращение в рабовладельца. Мужчина рабовладелец женщины, сильный — слабого, богатый — бедного, успешный — неудачника. Рабство христианское и рабство исламское, капиталистическое и антикапиталистическое, национальное и глобалистическое. Каждое освобождение мы умудряемся превращать в рабовладение, каждый шаг за границу гетто превращаем в шаг к созданию нового гетто, без стены жить не можем. Свободу мы превращаем в свободу враждовать и угнетать.

Павел напоминает: Иисус перед арестом на пасхальном седере не сказал «вот хлеб воспоминания об освобождении от египетского рабства». Вот, мы бежали, дрожжей не взяли, поэтому хлеб не заплесневел! Хлеб не заплесневел — души заплесневели! Этот хлеб — Моё Тело, — сказал Иисус. Сказал — и разломил. Он Себя сломал. Вот — «упразднив вражду Плотию Своею». Он сломал Себя — потому что и Он, насколько был человек, то есть на сто процентов, и Он был стеной. А стал — дырой, проломом. Каждый человек — Берлинская стена, для защиты, конечно, а всё же — Берлинская стена. И вот Берлинская стена снесена, и её куски и кусочки где памятником стоят, где на полке лежат в воспоминание о настоящем единстве, единстве без стены. Жизнь, кстати, сильно лучше не стала, она просто стала жизнью, а была — полужизнью, прозябанием. Но исчезла стена, как во Христе Сам Бог разломил Себя, расступился как Красное море, дав нам свободу идти вперёд.

Когда мы следующий раз собираемся защититься стеной от кого-то угрожающего — стеной запрета, стеной власти, стеной холодности — мы берём кусочек Христа и впоминаем: разрушь стену! Если уж Он Себя отдал на разрушение, то мы-то что? Он, Который никому не мешал! А я — мешаю? А мне — мешают? Неважно, важно, что можно вытерпеть пролом, можно вытерпеть разрушение защит, жизнь на ветру… Может, и умрём — но Иисус скажет — «не умерла, а спит» — и так оно и станет. Лучше такой сон, чем явь эгоизма и изоляции.

Исход не из Египта, исход из небытия. Исход не в землю, исход в Небо. Исход не ногами — исход духом. Никаких военных побед — только быть с Отцом. Где Отец, там и победа. Не вспоминать освобождение, а быть свободой. Мало уйти из рабства, чтобы стать свободным. Рабство внутри свободных торчит, почему свобода порождает рабовладение, угнетение, дискриминацию. Жадность, страх, эгоизм бывший раб приносит в Землю Обетованную и набожностью посыпает. Свобода же есть свобода каждый день прощать, одаривать, бесстрашно глядеть на другого, открывая в нём того, кого сотворил Бог — не среда, не зло, а Бог, и кого нельзя порабощать, от кого нельзя отгораживаться, с которым можно и нужно жить вместе, убирая перегородки.

Павел говорит, что Иисус разрушил ненависть учением — в греческом тексте всего-навсего «догма», то есть, учение. Слово! Да, можно и слово превратить в догму убивающую, но не лучше ли вернуть слову Божию — догме — жизнь, чтобы оно как девочка запрыгало по жизни? Слово милующее, освобождающее, прощающее, примиряющее — вот Догма Божия.  Это не заменить ничем. Это слово не громкое, но мы что — хотели бы, чтобы Иисус на Таймс-сквер воскресал в присутствии сотен корреспондентов? Вот тогда воскресение было бы убивающей догмой. А так воскресение совершилось там же, где совершается гибель — в глуши, неофициально, на уровне корней травы, как говорят англичане.

Свобода всегда приходит к одному — как и ненависть начинается с одного. Дух Божий пришёл к каждому из нас — и шепнул, что нет больше никаких преград, что Сам Бог ни от кого не отгораживается, а к каждому нисходит. Вот победа Догмы Божьей над Законом Божьим. Догма не ради беззакония, а ради милосердия — и Христос Духом Святым помогает отличить беззаконие от милосердия, отрицание истины от  утверждения любви. Кто прикоснулся к Духу, кого коснулся Дух — те свидетели Христовы, и мы — не то что «не рабы, не бары мы» — а мы свидетели, что Бог стал рабом ненависти и смерти, но не стал ненавистью и смертью, а остался свободой любви и воскресения.