Целительный яд терпимости

Терпимость есть проблема терпимых людей. У нетерпимого проблемы другого рода. Если человек здоров, у него есть проблемы со здоровьем, но если человек болен или, паче чаяния, в могиле, он только горько улыбнётся на вопрос о здоровье. Один из первых провозвестников веротерпимости Свифт, в «Путешествии Гулливера» замечательно призвавший к миру англикан и диссентеров, был в высшей степени нетерпим к католикам. Причём принципиально. Все равно как если бы православный горячо призывал к примирению со старообрядцами, но при этом считал бы самоочевидным, что «АУМ Синрике» надо запретить. Это же террористы!

В Англии XVII и XVIII веков считали самоочевидным, что каждый католик — папский шпион, изменник родины и потенциальный террорист. Да и по сей день в этой стране ежегодно празднуют годовщину победы над католическим «пороховым заговором», и по сей день английский король может жениться почти на ком угодно, только не на католичке.

Свифт, правда, был на голову впереди своих соотечественников, когда предлагал разрешить каждому исповедовать свою веру, — запретив, «разумеется», эту самую веру проповедовать. Потому что «дозволение открыто исповедовать мнения пагубные служит выражением слабости; в самом деле, можно не запрещать человеку держать яд в своём доме, но нельзя позволять ему продавать этот яд как лекарство».

Красивый образ, только вот слово «продавать» тут выдаёт нечистую совесть. А если человек просто предлагает яд? А если человек тайком подсыпает яд в водопровод? Значит, нужно идти дальше. Да здравствует комиссия по надзору за канализацией, которая будет следить, кто что сливает, говорит и пишет. Не только в газетах и журналах, но и в пивной, и на улице, и у себя дома. Потому что здоровье всех людей начинается со здоровья каждого человека, и государство обязано заботиться, чтобы никто не рассеивал заразы.

Вот по такой логике как раз и рождаются цензуры и инквизиции, столь ненавистные Свифту и его единоверцам. В конце концов, и яйцо может содержать в себе яд — если яйцо тухлое. Следовательно, нужно ввести яичную инспекцию, которая бы разбивала каждое яйцо, прежде чем дозволить его продавать.

Именно к этому и ведёт отождествление духовной жизни с любым явлением жизни материальной. Сравним с напитком, с насекомым, с дорогой, — неважно, все равно рано или поздно придём к необходимости контроля, и контроля по возможности убийственного. Нельзя продавать яды, нельзя допускать проникновения в страну вредоносных заморских гадов и жуков, нельзя спокойно смотреть, как слепой идет по дороге, ведущей в пропасть…

Свифт, правда, был неверующим человеком. Христианину проще, ведь Христос сказал, что «уверовавших … будут сопровождать сии знамения: … будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы» (Мк. 16, 16).

В конце концов, апостол Иаков сравнил с ядовитой змеёй человека — всякого человека:

«Язык укротить никто из людей не может: это — неудержимое зло; он исполнен смертоносного яда. Им благословляем Бога и Отца, и им проклинаем человеков, сотворённых по подобию Божию. Из тех же уст исходит благословение и проклятие: не должно, братия мои, сему так быть» (Иак. 3, 8-10).

То есть, не будь гадом. И не бойся чужого яда — тебя укусят, тебя защитит Бог, другого отравят — сможешь исцелить. Человек попадает в ловушку: признать себя верующим — значит, признать, что нет такого яда, который Бог не может обезвредить (Бог, а не цензура, не милиция). А признать себя неверующим — значит признать, что ты совершенно не собираешься решать, кто гад, а кто нет.

Это ещё что! Обругать ближнего змеёй — дело нехитрое. Библия самого Бога сравнила с ядом. Иов, пытаясь выразить своё возмущение Творцом, сравнил весь мир со стрелой, намазанной ядом: «Стрелы Вседержителя во мне; яд их пьёт дух мой» (Иов 6, 4).

Только люди, дошедшие до такой откровенности, переходящей в остервенение, могли открыть и светлую сторону Бога, заметив: «Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих, ибо Он создал все для бытия, и все в мире спасительно, и нет пагубного яда, нет и царства ада на земле» (Прем. 1, 14).

Это сказано сразу после размышлений о том, как быть с нечестивцами и грешниками. Ответ простой: а никак. Бояться их не надо, применять к ним силу — бессмысленно, да сила в этом мире обычно как раз на их стороне. Бог с ними — им будет хуже, чем праведникам: «Праведность бессмертна, а неправда причиняет смерть: нечестивые привлекли её и руками и словами, сочли её другом и исчахли» (Прем. 1, 15-16).

Как и в случае с яйцом, Свифта поправил Кэррол — его Алиса, несоразмерно выросшая в Стране Чудес, обращается за помощью к пузырьку с надписью «Выпей меня!»

«Прежде всего надо убедиться, что на этом пузырьке нигде нет пометки: «ЯД!» — сказала она».

Замечание Кэррола о том, что «если разом осушить пузырёк с пометкой «ЯД!», рано или поздно почти наверняка почувствуешь недомогание» обычно воспринимают как знаменитый английский юмор «андерстейтмента», приуменьшения. Только вот Льюис, именно в «Алисе», чаше шутил над наивностью тех, кто принимает все слова за чистую монету, чем над теми, кто придаёт словам их подлинный вес. Слова — не монеты, у них нет веса, который был бы раз и навсегда установлен, засвидетельствован, определён королевским указом. Недомогание после глотка яда — смешно, но куда смешнее, что человек склонен путать этикетки с содержимым бутылки.

Конечно, нет ничего смешного в том, что в бутылке с надписью «Выпей меня!» может быть яд. Смешно то, что ярлычок «ЯД!» можно прицепить к любой бутылке, хоть с шампанским, хоть с элексиром бессмертия. Кстати, даже в последнем случае человек может «рано или поздно почувствовать недомогание», потому что бессмертие не означает идеального здоровья, о чем могут много интересно рассказать грешники на сковородках.

Нетерпимость и есть искусство приклеивания ярлыков. Означает ли это, что терпимость, напротив, есть срывание всех ярлыков и искусство пить все подряд? Нетерпимые люди именно так и говорят: плюралисты и сами-де отравятся, рано или поздно, а главное, и других учат тянуть в рот всякую дрянь.

Полезно, однако, вспомнить, почему припала к горлышку неблагоразумная Алиса (благоразумная девочка не стала бы пить из бутылки с таким зомбирующим, провоцирующим и бессодержательным ярлыком). Ей нужно было уменьшиться. Съев пирожок, она превратилась в великаншу, выпив — она стала лиллипуткой и смогла пройти, куда хотела (и уж конечно, Кэррол читал «Путешествия Гулливера», все-таки англичанин, и если Свифт для поиска истины менял размеры мира, окружавшего героя, то Кэррол того же результата менял размеры героини).

Вот и ответ на вопрос о смысле терпимости. Она нужна, чтобы не возноситься над окружающими. Иногда лучше рискнуть здоровьем, выпив бутылку с надписью «ЯД!», чем рисковать пройти мимо истины лишь потому, что она в отталкивающей упаковке. Лучше быть готовым к недомоганиям и даже к смерти, чем заизолироваться в гордом одиночестве. А уверенность в том, что ты один знаешь, где яд, где не яд, неизбежно ведёт к одиночеству, и чем абсолютнее такая уверенность, тем одиночество абсолютнее.

Христианину здесь, с одной стороны, тяжелее, чем всем прочим, потому что христианин убеждён, что его истина — самая целебная. Христос — источник воды живой, а все другие жидкости более или менее ядовиты. С другой стороны, христианину легче, чем всем прочим, именно потому, что если Христос источник действительно живой воды, воды воскрешающей, то все, что другому — смерть, христианину — недомогание. Всё преодолимо, кроме только ненависти к ближнему. Если любовь к ближнему требует выпить из подозрительной бутылки ещё более подозрительное пойло — ладно, в крайнем случае, Бог нас воскресит за благие намерения.