Cм. очерки о столицах мира.
См. об Освенциме как концлагере.
Стал бы я писать об Освенциме, если бы ему не довелось побыть столицей
крохотного польского княжества в течение очень короткого срока? Ведь мои
заметки не вообще о городах, где я бывал (в Помпеях не бывал, хотя рядом
был), а о столичных городах. Наверное, всё-таки стал бы. Освенцим и сейчас —
столица страны, которой не найти ни на одной человеческой карте.
В Освенциме мы были один день, 31 июля 2005 года. Так же справедливо
сказать, что мы в Освенциме не были никогда, потому что мы оттуда уехали, а
«быть в Освенциме» означает, к сожалению, «погибнуть в Освенциме», «не
вернуться из Освенцима». Язык ведь условен, и условия ставит большинство, а
большинство приезжавших в Освенциме погибло. Причём, такое большинство, что
оно сильно перевешивает тех, кто родился в этом замечательном городе.
«Врач» Иоганн Крамер, работавший в Освенциме, утешал себя тем, что он
находится в «жопе мира». Проктолог, так сказать. Вот есть города-головы,
города-столицы, а есть город — задняя голова. Освенцим, однако, столица — бывшая,
но именно голова. В конце XII в. поселение было обнесено земляным валом, в
1241 г. сюда пришло войско монголов во главе с Байдаром и всё выжгло.
Монголы не знали, что русские защитили от них Западную Европу, как не знали
и того, что от них Западную Европу защитят поляки. После этого в Освенциме
поспешло выстроили каменные стены и церковь; монголы больше не появлялись.
В 1272 г. Освенцим получил права города; русскому уху это ничего не
говорит, потому что в России ни у городов, ни у деревень, ни у людей
никаких прав отродясь не бывало.
Столицей независимого княжества Освенцим был недолго — в 1312-1317
годах, когда его выделили князьям из шленской линии Пястов. Впрочем,
освенцимского князя звали очень по-славянски, Владислав, а жена так и
вообще Евфросинья, только вот монастырь он в Освенциме создал
доминиканский. Сын Владислава Ян I Схоластик от независимости отказался,
став подданным чешского короля. Лишь через сто лет очередной князь
Освенцимский (каково звучит!) Ян IV принёс вассальную присягу польскому
королю Казимиру, через год присягу принесли и жители Освенцима (вот они,
права-то, — князь сам по себе, горожане сами по себе), а в 1457 году Ян
вообще продал Освенцим королю. Правда, он владел лишь третью и без того
небольшого государства — две трети были за его братьями.
Родство польского и русского языков как раз такое, что постоянно
изумляешься: всё наоборот. Например, брошюрка для туристов об Освенциме — не
из музея, это раздавали бесплатно на Рыночной площади в Кракове, пытаясь
завлечь туристов в «настоящий» Освенцим — называется «Забытки мяста
Освенцима». «Забытки» — памятные места. Что ж, если по-чешски «красота»
звучит как «урода»... Учитывая контекст, правда, «забытки» всё время тянет
прочесть как «забитки».
Правда, первое, что изумляет в Освенциме — изумляет, потому что об этом
нигде не пишут — что город является военным городком. Бесконечные заборы с
колючей проволкой, а за ней воинские части. Навести справки нетрудно,
информация не секретная: Освенцим удобно расположен и его ещё до войны
использовали как перевалочный пункт для переброски войск. На этом город и
возродился после того, как в 1503 году погорел, а потом ещё войны.... В
1676 году тут жило 114 человек. При разделах Польши Освенцим отошёл к
Австрии, был частью Галиции. Австрийский император и повелеть соизволил
снести освенцимский монастырь. Просвещения для. Зато в середине XIX в.
через город прошла железная дорога, соединяющая Краков и Вену. Так что
совершенно не случайно город был выбран: поездам всё равно, кого везти — солдат,
чтобы те убивали, или штатских, чтобы их убивали. Очень любопытно
посчитать, кого же больше побывало в Освенциме: солдат проездом или
штатских навсегда.
Правда, есть ещё один «человекопоток» — туристы. Или посетители?
Ежегодно их тут полмиллиона, так что со времени войны уже миллионов 20-30
побывало. Однако, можно ли сказать, что туристы — равно как и солдаты — были
именно «в Освенциме»? «Быть в» — не такое простое выражение. Во-первых,
Освенцим должен быть местом, ведь побывать можно лишь в каком-то месте. С
точки зрения польского языка, к примеру, Освенцим точно место. По-польски «място»
— «город». С точки зрения русского языка Освенцим — город, потому что «город»
там, где ограда, а уж «огорожено» в Освенциме много. Однако, Нью-Йорк или
Амстердам, к примеру, ничем не огорожены, однако они — города, а Освенцим —
дыра. Ведь огораживают провалы в земле? Но является провал — местом? Нет,
поэтому говорят, скажем, «на месте Атлантиды — море». Место — Атлантида. На
месте «мяста Освенцима» ничего нет. Выгорело.
Выбор у жителей Освенцима невелик: работа либо на войну, либо на чёрную
дыру (хотя сколько уж нужно в таком «музее» сотрудников...), либо на
химический завод — да-да, химический завод, на котором работали заключённые
никуда не делся. Наши недостатки суть продолжение наших достоинств — Освенцим
и в Средние века жил доходами с транзита рыбы и соли из Велички. В городе
были даже особые гири, что неудивительно, это тогда было нормой. А всё-таки
жутковато звучит — «освенцимские болваны». «Болваны» — это не жители, это
гири...
Никогда не задумывался, но ведь в Освенциме были не только 4 миллиона
евреев, которых сюда привезли. Были и освенцимские евреи: на местном
еврейском кладбище аккуратные надгробия, самое древнее — 1757 год.
Путеводитель, кажется, смеётся, сообщая: «С 1940 года по 1943 год кладбище
было закрыто».
Небольшая, даже крохотная синагога, построенная Якиром Зингером, Хаимом
Гольдштейном и Альтером Нибергом. Немецкая педантичность привела к абсурду
вполне в духе и Кафки, и Гулага: весной 1941 года освенцимских евреев
переселили в гетто соседних городов. Более того: некоторые из них выжили и
вернулись в Освенцим в 1945. Кого прикажете звать «освенцимские болваны»? В
общем, последние евреи унесли из Освенцима ноги после взрыва антисемитизма
в Польше в конце 1960-х. Еврейское кладбище обнесли стеной — может, чтобы
покойники не являлись? В синагоге сделали мастерскую по изготовлению
диванов. Её закрыли только в 1997 году, заменив музеем. Хотя лежать на
диване, сделанном именно в Освенциме... Покупатели наверняка бы нашлись.
Мы, впрочем, вообще не видели «старого Освенцима» с его средневековыми
достопримечательностями. Из бараков мы пошли к станции. По дороге отслужили
литургию — на скамеечке на каком-то пустыре, совершенно советского вида.
Вокруг, не приближаясь близко, оставаясь в метрах ста, но поглядывая,
играли дети. То и дело начинал кропить мелкий дождик, приходилось открывать
зонт. Своеобразная литургия, однако было воскресенье и был Освенцим. Эту
литургию я помню лучше других. А потом на станции была светская литургия:
буфетчица пожилая, сама заговорила с нами по-русски (я же был в
подряснике). Буфетчица — чистое дело Галич и Веничка Ерофеев.
Мы приехали в Освенцим на автобусе, а уехали на поезде. Вокзал и стал
самым сильным ощущением. То есть, тоже ничего обычного. Но полное ощущение,
что перенеслись в 1943-й. Жуткая потертость, какая-то пыльность... Ощущение
очень сильное и у платформ для грузовых поездов (ничего не изменилось в
сравнении с фотографиями разгрузки и сортировки евреев), но сохраняется и у
пассажирского вокзала. Всё готово к приему новых транспортов. Хотя как раз
поезд из Освенцима оказался презабавным: коротенький, вагончики маленькие,
набитый детьми с родителями и немногими случайно забредшими на вокзал
иностранцами (напротив нас сидели две испанки). Весёленький поезд, похожий
на поезда-атракционы на ВДНХ или даже на говорящий «паровозик из Ромашково»
в одном русском мультфильме 1967 года. «Уезжайте, обхохочетесь», — а что не
хохотать, коли уехал. Ехал медленно, кабина машиниста ничем не отгорожена,
так что с моего места спокойно можно было смотреть вперед через лобовое
стекло. Освенцим и сам небольшой: это всё-таки прежде всего фабрика смерти,
а смерть, как поручик Киже, фигуры не имеет и места много не занимает. Из
транспорта в пять тысяч человек оставляли для работы три сотни мужиков,
остальных сжигали сразу.
ЗАРОДЫШ БУДУЩИХ ГЕНОЦИДОВ
В 2008 году австралийка Джейн Корман (Korman) уговорила своего отца - Адама Кона (Kohn) станцевать. Отцу - которого родные всегда звали Адолеком - было тогда 89 лет. Этот польский еврей пережил нацистский концлагерь. Он, его дочь, внук и двев нучки поехали в Европу и тут станцевали перед воротами Освенцима, Дахау, Терезина и нескольких синагог под песню "Я выживу!" (песня на самом деле о любви, от имени покинутой девушки). Сделали видеоклип, выложили в интернет. Ролик не пользовался популярностью, пока его не стала распространять, по иронии судьбы, группа неонацистов. Тогда его посмотрели полмиллиона человек, начались споры. Мнения публики разделились - одни восхищались, другое усмотрели в этом оскорбление памяти погиших. Раввин Андреас Нахама, директор музея в штаб-квартире берлинского гестапо, сказал: "Если бы они снимали это для себя - нет проблем, но в интернете это видео получило больше общественного внимания, чем оно того стоит". Михель Вольфсон, немецкий еврей, историк в Мюнхене, назвал видео "безвкусным" и обвинил Кона в самопиаре.
Думаю, что и многим русским покажется слишком легкомысленной затея - плясать в Освенциме, пусть даже пляшет выживший, а не палачи. Все должно быть строго и чинно. С этого страха перед танцем, радостью, весельем и начинаются освенцимы. Парадокс в том, что миллионы, погибшие в ХХ веке, чью память мы сейчас почитаем самыми разнообразными способами (российский шабаш 9 мая к этому почитанию отношения не имеет), - эти миллионы сами отнюдь не почитали память кого бы то ни было. А ведь трагедий было предостаточно и до ХХ века, каждый год в каждом народе происходило что-то кошмарное.
Поэтому зря ханжи бранят "индивидуализм", "атомизированное общество". Эти "атомы" куда чувствительнее к чужому горю, куда острее чувствуют связь между чужой бедой и своей жизнью и умеют эту связь обозначить. А в архаической психологии увекочивались лишь немногие трагедии, причем не из любви к людям, а из абстрактных соображений.
Депортация евреев в Вавилон - трагедия сотен тысяч конкретных людей, а в памяти оставалась абстракция - утрата государства, разрушение Храма. Плакали о камнях-символах и не видели в людях реального образа Божия. Неудивительно, что трагедии повторялись и даже набирали размах.
Не надо бояться сплясать. Как пугались русские в начале 1990-е годы, когда милитаристские пропагандисты показывали чеченцев, танцующих зикр - хотя в зикре куда меньше милитаризма и куда больше молитвы, чем в крестном ходе воспитанников кремлевского кадетского училища. Надо бояться стройных ровных рядов, марширующих по Красной площади, надо бояться хладнокровных кощеев и их прилипал. Это сейчас - зародыш будущих геноцидов.
