Богочеловеческая комедия
2014 год: От Иисуса до Иды
Не о кино – о Христе. Фильм «Ида», режиссер поляк, но поляк вполне космополитизированный.
Фильм суховат, намеренно суховат – как и все современное кино. Недоверие к эмоции, неверие в «катарсис» вплоть до избегания всякого «потрясения», даже очень легкого, - не случайная, а принципиальная черта. Не «цепляет»? Прекрасно! Слишком много зла от «цепляния».
Тем не менее, фильм снят идеально. Черно-белый, формат три четверти. Казалось бы, набор красивых фотографий, но именно тут движение и глубина есть.
Сюжет крайне прост. 1964 год, послушница в католическом монастыре собирается стать монахиней. Она, очевидно, достигла совершеннолетия – родилась, значит, в 1943 году. Настоятельница сообщает ей, однако, что есть маленькая деталь. Она должна узнать правду о себе – вдруг эта правда повлияет на ее решимость. Правда в том, что она еврейка, ее родители погибли во время войны, осталась тетя.
Послушница едет к тете – та судья, сурово расправляющаяся с врагами народа и ведущая совершенно не монашеский образ жизни. Вместе они едут в село, где был родительский дом. Выясняется, что родителей (и сына тети, подростка) прятал в лесу и кормил крестьянин, который их же потом убил. Такое в Польше обычное было дело – если были деньги у еврея, ему могли помочь, а когда деньги кончались или становилось слишком опасно, убивали. Все по честному.
Сын крестьянина ставит условие: если женщины не будут требовать назад родительского дома, он покажет им, где закопаны останки. Они соглашаются и перезахоранивают кости. На вопрос девушки, почему он не убил ее, крестьянин отвечает, что она была слишком маленькой и не представляла опасности, вот он и отдал ее в монастырь. По-польски очень выразительно «младенец» - «немовляк», «немой». Не могла донести – пусть живет.
Тетка кончает жизнь самоубийством. Послушница сообщает настоятельнице, что не готова принести обеты. Она на несколько дней перевоплощается в тетку – живет в ее квартире, носит ее платья, спит с мужчиной. После этого возвращается в монастырь и становится монахиней.
Режиссер в одном интервью сказал, что это фильм о христианском прощении. Типичный образчик то ли тонкого юмора, то ли характерного неумения и нежелания творца заниматься интерпретациями собственного творчества.
Сюжет фильма – это сюжет Евангелия. Свет светит во тьме. Никакого «квеста» - а прощение это квест, поиск. Свет не прощает, свет светит. Спасение? Ну, свет, конечно, спасает, но это в нем совершенно побочное, не главное. Воздухом дышат, но можно ли сказать, что воздух для дыхания? Свет остается воздухом жизни, даже когда нет никого живого.
Свет – это свобода. Самоубийца отказывается от свободы. Самоубийство тети – это просто продолжение ее судебных приговоров. Теперь приговорила себя. Или, напротив: ее смертные приговоры были самоубийством. Бог, Который бы наказывал смертью убийц Своего Сына, был бы вот таким вот судьей неправедным, Богом-самоубийцей. Спаситель тот, кто воскресит тебя. В данном случае – девушка, которая пусть символически, но воскрешает тетю.
Никакого прощения в фильме нет, и слава Богу. На прощающих воду возят. Если бы Евангелие заканчивалось «Отче, прости им», это было бы евангелие ханжества. Оно заканчивается и не воскресением – это было бы евангелие триумфализма. Оно заканчивается Вознесением.
Высшая пошлость – желать, чтобы Иисус остался и налаживал нашу жизнь. Нашли сантехника! Ханжество именно полагает, что имеет Бога на побегушках. Дух Божий – пожалуйста, не более, хотя и не менее. Кто подлинно имеет опыт присутствия Христа, тот знает, что Христос - не «духовный наставник». Он – в вышних, где бы это ни было. А кому мыть ноги, и мыть ли вообще, это сами должны разбираться. Менее всего подражает Иисусу тот, кто подражает Ему буквально. Тебя младенцем отдали в монастырь? Твоих родителей убили? Твоя тетка выбросилась из окна? Ну так и не спи с первым встречным!
Младенец становится взрослым, обретая сюжет существования. Это происходит с каждым. «Взрослый» это куколка. Взрослый должен стать просто человеком (или просто Богом, как угодно). Для этого он должен расстаться с сюжетом, совершить символическое самоубийство, чтобы не совершить самоубийства реального или убийства. Именно это символизирует монашеский постриг.
Боговоплощение – как выход монаха из монастыря. Продал корзины (чашки, книжки) – и назад. Иисус продает спасение, но принципиальной разницы нет, чашка или спасение, все равно – предмет первой необходимости. Главное – Он остался Собой. Он – Один. Иначе не был бы Богом.
В русском языке, как и в других, выражение «стать монахом» и «уйти в монастырь» синонимы. Но ведь монастыри вторичны, монашество первично – и любой настоящий христианин монах. Спасение в том, чтобы из нуля из статей единицей («моно»). Гибель в том, чтобы жить нулем за единицей – и чем больше нулей, тем гибельнее, хотя гибнущие довольны: нас мульон! нас гугольон!
Никакой внешней отлички между монахом и немонахом, между христианином и эгоистом может не быть. Благотворительностью может занимать и эгоист, и в церковь он может ходить, и дома молиться, и целомудрие хранить. Это страшный сон любого монаха – а не эгоист ли я? Послушание, воздержание и бедность – недурно, но все же они столько же могут быть средством к гибели, как и ко спасению.
Разумеется, одной внутренней перемены сердца тоже недостаточно. Хорош святой («монах», «христианин»), который распутничает! Это все самообман – про то, что высший пилотаж это пить и блудить с чистым сердцем. Это евреи через Красное море прошли не замочившись, но один раз и очень-очень быстро. Вы бы и видели, как смешно они бежали! Ну вот и вся жизнь в Боге такой бег. Со стороны иногда кажется величественно, а по сути оперетта. И слава Богу, что не балет!
Только святость без гарантиии – это настоящая святость! Есть критерий отличить святого от эгоиста – нет святого. Нет способа отличить – святость возможна. Ну не может святость быть обязательной – этим она и отлична от эгоизма. Бог не обязателен, человек не обязателен, любовь не обязательна. Только царство небесное – не имеющее паспортов, гражданства, конституции, таможенников и прочих признаков государственности – есть единственное государство, в котором можно и нужно жить.
