Богочеловеческая комедия
16 апреля 69 года: евангелие от Марка Отона
Император Марк Отон для христиан – всего лишь одна из голов апокалиптического дракона, недолго правивший и плохо кончивший повелитель ненавистных угнетателей. Не самый ненавистный. Весной 69 года, когда Оттон сражался с Вителлием за господство, евреев беспокоило совсем другое. Они не на жизнь, а на смерть сражались с Веспасианом, который неторопливо размазал евреев по Земле Обетованной, снёс Иерусалим, а уже потом предъявил собственные претензии на императорство и их удовлетворил.
Для древних же итальянцев (в конце концов, «древние римляне» это именно древние итальянцы, как нет «древних русских», а есть «московиты», то есть, древние москвичи») – для древних итальянцев Отон странное, замечательное исключение из вереницы ненавистных им императоров, человек, который спас Римскую империю, предпочтя умереть, но не сражать. Римский Ганди. Итальянский Иисус.
«Ненавистные императоры» – это все императоры первого столетия. Конечно, была официальная, хорошо оплачиваемая пропаганда, размножавшая статуи императоров, изготавливавшая надписи, императоров прославлявшая. Но это обычный правительственный онанизм, бессмысленный и беспощадный. Сами себя хвалим, а потом удивляемся, отчего на нашу могилку все приходят поплевать.
Подлинное отношение к императорам – у Корнелия Тацита, но ведь Тацит всего лишь имел смелость высказать и написать то, что все думали. Кстати, не стоит слишком доверять ни Тациту, ни другим авторам, которые изображали императоров I века сталиными, развратниками, матереубийцами, скрягами и т.п. Это всё риторика. Почему императоров II века – династию Антонинов – считали намного лучше, отдельный вопрос. Но почему из всех императоров-диктаторов Отон занял совершенно особое, уникальное место?
Имя, кстати, писалось Otho – в отличие от немецких Оттонов, которые спустя тысячу лет писались Otto.
Отона ругали все, кто им восхищался. Плохо начал, хорошо кончил. Относиться к ругани, как всегда, нужно осторожно, начиная с фразы Плутарха:
«С ранней молодости он был такой мот и наглец, что не раз бывал сечён отцом».
Классический пример этического перевёртыша. Не потому отец порет сына, что сын плох, а потому сын плох, что отец его порет. Просто, но и две тысячи лет спустя это не все понимают.
Карьерист, взяточник, любовник Нерона (это Светоний сообщает с оговоркой – «по слухам»; так ведь и всё остальное тоже слухи). Правда, став наместником Лузитании (а это нынешняя Португалия) прославился редкостным благоразумием, все биографы удивляются. Особенно смешно у Светония – как может человек, который носит парик, быть дельным правителем. Так ведь Отон не только парик носил, он ещё «волосы на теле выщипывал, а лицо своё каждый день, с самого первого пушка, брил и растирал мочёным хлебом, чтобы не росла борода». Более того, ужасается Светоний, Отон зашёл куда дальше по пути безнравственности (держись, читатель!):
«На празднествах Исиды он при всех появлялся в священном полотняном одеянии».
Впрочем, настоящим чемпионом по части неприличного поведения был Цецина – полководец, который в конце концов нанёс Отону поражение. Все хронисты с возмущением сообщают, что Цецина ходил в брюках. Более того, Цецина дошёл до такого бесстыдства, что в брюках приходил в гости к сенаторам, у которых тоги, как и подобает, оставляли обнажёнными ноги и руки.
9 июня 68 года гибнет Нерон, к власти приходит наместник Испании Гальба. 15 января 69 года гибнет Гальба, к власти приходит Отон. Против него выступает наместник Германии Вителлий. Силы Отона и Вителлия достаточно равны. Первые три сражения выигрывает Отон, четвёртое он проигрывает и – кончает жизнь самоубийством.
Вот это самоубийство современники и рассматривали как самопожертвование. Они полагали, что поражение Отона не было разгромом. Не Ватерлоо. Он вполне мог продолжить борьбу, как это сделал его соперник после трёх проигранных битв. Мотивация Отона была уникальной, вот что привлекло к нему внимание. Об этой мотивации Светоний знал из первых рук – его отец был офицером в армии Отона.
«Он часто говорил, что Отон даже частным человеком всегда ненавидел междоусобные распри, и когда однажды на пиру кто-то упомянул о гибели Кассия и Брута, он содрогнулся; он и против Гальбы не выступил бы, если бы не надеялся достигнуть цели без войны; а тут его научил презрению к смерти пример рядового солдата, который принёс весть о поражении – ему никто не верил, его обзывали то лжецом, то трусом, бежавшим из сражения, и тогда он бросился на меч у самых ног Отона; а тот, по словам отца, при виде этого воскликнул, что не желает больше подвергать опасности таких мужей и таких солдат».
Отон повторил подвиг неизвестного солдата – бросился на собственный меч. Это, как ни странно, труднее, чем броситься на амбразуру.
Кстати, Отон был, что называется, «в возрасте Христа». Отону было 38 лет, Иисусу было от 30 до 50. Средний возраст.
Плутарх приукрашает рассказ Светония. Солдат, покончивший с собою, у него поступает так не для того, чтобы Отон поверил в достоверность известия о разгроме, а чтобы Отон повёл войска в новый бой: «Будь уверен, Цезарь, что каждый из нас предан тебе вот так — до смерти». В уста Отона Плутарх влагает пышную речь:
«Римляне, мы воюем против римлян и — победители или побежденные, безразлично — причиняем вред и горе отечеству, ибо выигрыш победителя есть тяжкий проигрыш Рима. … [Я] с большею славою могу умереть, нежели править. Я далеко не убежден, что, победив, принесу римлянам столько же пользы, сколько отдав себя в жертву во имя мира и согласия».
Тацит, как всегда, блещет изящными оппозициями. Веспасиан у него ждёт, пока Вителлий и Отон истощат силы друг друга. Умный Веспасиан понимает, что «добившись победы, даже выдающиеся полководцы начинают вести себя неожиданно, а уж эти двое, ленивые, распутные, вечно со всеми ссорящиеся, всё равно погибнут оба, — один оттого, что проиграл войну, другой — оттого, что ее выиграл».
Готовясь воспеть самоубийство Отона, Тацит, однако, оговаривает:
«Пока оба они не погибли — Отон, стяжав громкую славу, а Вителлий — окончательно себя опозорив, римляне больше боялись бешеных вожделений первого, чем ленивого сластолюбия второго».
Тацит в три раза наращивает предсмертную речь Отона:
«Чем больше надежд, по вашим словам, мне остается, тем прекраснее предпочесть жизни смерть. … Другие дольше меня пользовались императорской властью; но никто не проявил такого мужества, расставаясь с ней.
Могу ли я допустить, чтобы столько римских юношей, столько замечательных солдат бездыханные устилали землю и гибли без всякой пользы для государства? … Много говорит о смерти лишь тот, кто ее боится. Моё же решение умереть — неколебимо.
Вы видите, что это правда хотя бы уже потому, что я никого ни в чем не обвиняю; только пока человек держится за жизнь, он продолжает нападать на богов и людей. …
Наша армия стремится в бой, и, следовательно, смерть моя вызвана не отчаянной крайностью, а желанием избавить государство от гибели».
Красиво, но всё же длинновато. Подлинным шедевром следует признать речь Отона, сочинённую спустя треть века после Тацита Дионом Кассием. Эта речь и короче, и ярче. Сперва те же красивые противопоставления:
«Я ненавижу междоусобную войну, даже если побеждаю в ней, и я люблю всех римлян, даже если не все они со мною.
Пусть Вителлий получит победу, ибо это угодно богам, и пусть его солдаты сохранят свою жизнь, ибо это угодно мне.
Я сделаю себя свободным, чтобы все знали – вы выбрали себе императора, который не вами пожертвовал, дабы спасти себя, но собою, дабы спасти вас».
Создаётся ощущение, что Дион был знаком с Евангелием. Вот Каиафа обосновывает необходимость убийства Иисуса:
«Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб».
Вот Отон обосновывает необходимость своего самоубийства:
«Лучше и справедливее, чтобы один погиб за всех, а не многие за одного».
Конечно, в случае с Оттоном намного понятнее, почему смерть одного оказывается спасением многих. Но Иисус-то почему не сбежал? Ну, распяли Его, кому это помогло?
Потому апостол Павел и говорит, что смерть Иисуса бессмысленна без Его воскресения. Если бы Оттон воскрес через три дня, следовало бы сказать прямо противоположное.
