АТЕИСТИЧЕСКИЕ ПРЕДРАССУДКИ И ДУХ НАУКИ
См. ответ Б.Деревенского, 2013.
Борис Деревенский так описывает психологию верующих:
«Христианская масса охотно принимала на веру всё, что ей рассказывали о Спасителе, будь то чудные легенды или простонародные байки. Доказательством тому необыкновенная популярность апокрифических Евангелий, начиная от Первоевангелия Иакова».
Между тем, с точки зрения науки всё прямо наоборот. «Простонародные байки» потому так и называются, что сочинялись не духовенством, а малообразованными, «простыми» людьми. Что до утверждения «христианская масса охотно принимала на веру всё», то оно неопровержимо по одной причине: обсуждается именно «христианская масса». А те, кто не принимал христианства? А кто принимал христианство лишь формально, оставаясь язычником?
Забавно встретить в XXI веке характерное для просветительства века осмьнадцатого убеждение, что «пипл всё схавает» в силу своей необразованности.
Крайне иррациональное убеждение.
Во-первых, на рынке слов всегда более одного варианта – неважно, правды или лжи. Почему вдруг «пипл» начинает «хавать» христианскую проповедь, а не митраистскую или манихейскую? На самом-то деле, люди – неважно, образованные или нет – никогда ничего не делают «массой». Плюрализм не в ХХ веке придумали, только в ХХ веке его существование стали признавать, а не прятать. Терпеть не научились даже в XXI.
Во-вторых, встаёт вопрос, с какого момента «масса» становится «христианской»? Двенадцать апостолов – уже масса?
В-третьих и главных, никогда и нигде, ни «масса», ни отдельные люди не «принимали охотно на веру всё» о Христе. «Подставь щёку» - не принимали и не принимаем. «Любите врагов» - не принимаем. Даже «исходящее из уст оскверняет человека», и то не принимаем.
Что до собственно полемики вокруг эпилога Евангелия от Марка, то статья Деревенского интересна как иллюстрация проблем, возникающих у вполне добросовестных текстологов при обращении к евангельской тематике. Превосходное знание текстологии не означает хотя бы хорошего знания религиозной психологии и истории.
Например, Б.Деревенский убеждён, что оба варианта эпилога Мк. сочинены, потому что «Церковь не могла удовлетвориться столь резким обрывом евангельского сказания, да ещё в такой важнейшей его части, как воскресение Христа». Это утверждение ни на чём не основано и прямо противоречит существованию множества «оборванных» церковных текстов. Скорее, дописывание – редкая практика, обычно же уважение к сакральному тексту было столь велико, что в тексте Библии сохранилось множество «оборванных» текстов, текстов, утративших смысл, текстов, противоречащих друг другу. Тут учёный проецирует на абстрактную «Церковь» те представления о работе с рукописями, которые сам учёный унаследовал от своих учителей и которые восходят всего лишь к позднему Средневековью.
Другие рассуждения Деревенского, исходящие из того, что некая «Церковь» определяет, какой вариант евангельского текста достаточно «приемлем», основаны на том же странном представлении о «Церкви» как аналоге ответственного секретаря журнала ЦК КПСС, который «работает с авторами». Конечно, вторжения в текст были вполне вероятны, но вероятность ещё не есть реальность. Требуется нечто большее, нежели готовность говорить от имени Церкви, чтобы производить смелые текстологические реконструкции. Это относится, конечно, и к не по разуму усердным апологетам неповреждённости евангельского текста.
Более того, Деревенский ведь знает, что в течение по меньшей мере двух веков Евангелие от Марка существовало с «оборванным» концом. Пять поколений христиан им пользовались безо всяких проблем (не считая первого поколения, которое вообще не читало Евангелий ввиду их отсутствия). Так что дописывание эпилогов – не следствие особой «идеологии» некоей «Церкви», а локальное историческое явление, свидетельствующее о психологии лишь небольшой части верующих в определённую – и не самую раннюю – эпоху.
В самые важные моменты Б.Деревенский проявляет точно такую же «вкусовщину», как и многие другие исследователи Евангелия, верующие и неверующие. Например, тезису о том, что обрывистый конец Мк.- гениальный литературный приём, имеющий аналоги в древнегреческих традициях, Деревенский противопоставляет тезис: «На наш взгляд, евангелист Марк меньше всего ориентировался на греческие трагедии». И никаких объяснений – а почему «меньше всего»? Почему не мог Марк не рассказать о том, о чём рассказывают другие евангелист? Не мог – и точка. Понятно, что тут не объяснение, а перенос на достаточно древний и сложный текст своих представлений о том, как пишутся научные статьи. Как и все попытки Деревенского «реконструировать» гипотетическое окончание Мк. путём сравнения Мф. и Лк. с отбором из обоих вариантов того, что представляется правдоподобным. В начале своей «реконструкции» Деревенский ещё использует слово «вероятно», но постепенно забывает о том, что занимается уже не текстологической критикой, а совсем другим делом – сочиняет за евангелиста Марка. Сочинительство исходит из принципа: «чудес не бывает, потому что чудес не бывает», следовательно, воскресения не было и первые ученики Воскресшего Иисуса не видели, следовательно, всякие описания явлений Воскресшего сочинены позднее. Ясно, что, основываясь на такой предпосылке, Деревенский сочиняет именно текст, в котором Воскресший Иисус никому не является. Только полезно помнить, что это не «реконструкция текстолога», а фантазия человека, не верующего в воскресение.
Точно так же на недоказанной и недоказуемой посылке основан исходный тезис Деревенского: вопрос об эпилоге Евангелия от Марка крайне важен для Церкви с тех пор, как первичность Мк. стала доказана. Ведь в любом случае, оба поздних эпилога Мк. – поздние. Они не первичны. Поэтому какой из этих эпилогов «лучше» для Церкви – надуманный вопрос. Более того, Деревенский исходит из характерной для одной из христианских традиций убеждённости в том, что письменное Откровение – главный источник существования Церкви. Sola Scriptura. Для этого взгляда текстологические проблемы, возможно, кажутся ужасающими. Только это не единственный возможный церковный взгляд на Евангелие и, что важнее, это уж точно не позиция христиан первых двух-трёх столетий.
|
