Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая история
 

Яков Кротов

Богочеловеческая комедия

3 век: когда свобода - притворная

Киприан Карфагенский начинает свое эссе о терпении обличением современных ему философов в нетерпеливости. Мог бы и потерпеть, конечно, но что поделаешь, зато картинка сочная:

«Мы не видим философов ни смиренными, ни кроткими, напротив всегда много мечтающими о себе, и потому самому, что много они думают о себе, неугодными Богу: то явно, что нет истинного терпения там, где существует непомерная дерзость притворной свободы».

Философ для III столетия это прежде всего Плотин. Его биограф восхищается Плотиным («по самой природе своей Плотин был выше других»), но нигде не называет его терпеливым или скромным. Впрочем, читая монументальный сборник биографий философов, написанную современником Киприана и Плотина – Диогеном Лаэртским – мы не найдем особо терпеливых персон. Стремление к бесстрастию и невозмутимости прекрасно сочетается с любовью к пикированию друг с другом. Эталон философа – Платон – обладает терпением ровно в той мере, какая нужна для заманивания противника в ловушку остроумия.

Плотин – с восхищением рассказывает его биограф Порфирий – не упустил возможности поиздеваться над соперником, придворным философом Аммонием. Когда тот заболел, Плотин сказал, что Аммоний похож пустой мешок, ползущий по дороге со спутавшимися руками и ногами. Оскорбление тем более обидное, что Платон, описывая разделение единого человека-андрогина на мужчину и женщину, как раз использует слово «мешок» для характеристики тела во время процедуры:

«Аполлон, стянув отовсюду кожу, как стягивают мешок, к одному месту, именуемому теперь животом, завязывал получавшееся посреди живота отверстие – оно и носит ныне название пупка».

Что уж говорить о казусе, когда на предложение помолиться в храме Плотин ответил:

«Пусть боги ко мне приходят, а не я к ним!».

Порфирий оторопел:

«Что он хотел сказать такими надменными словами, этого ни сам я понять не мог, ни его не решился спросить».

Спросить теперь уже не выйдет, а обдумать можно. Тот же Порфирий описывает сенатора Рогациана, давая ему характеристику, которой позавидовал бы любой христианин:

«Отказался от всего своего имущества, распустил всех рабов, избегал всех знаков своего достоинства: в звании претора, когда он должен был выступать в сопровождении ликторов, он и с ликторами не выступал и об устройстве зрелищ не заботился; дом свой он покинул, ходил по друзьям и близким, там ел и спал, а пищу принимал через день».

Не просто странник, не автостопщик или бродяга, покупающий свободу от друзей и родных – Рогациан похож на Иисуса, который покидает дом, но при этом именно полагается и на друзей, и на родных. Рабов освободил, но освобождать себя от любимых и любящих – э нет, надо уметь вовремя остановиться, чтобы остаться именно странником, непревратившись в равнодушного и даже враждебного к людям автостопщика, мастера мимолетности и манипулятивности.

Рогациан слушал Плотина, но жил противоположно Плотину. Плотин любил быть хозяином, а не гостем. Его дом, замечает Порфирий, всегда был полон юношей и девушек, которых поручили его попечению аристократы, отошедшие в мир иной. Философ-душеприказчик, набравший на себя ответственности. Рогациан – снял с себя ответственность, доверившись ответственности других. Что требует большего терпения: повелевать другими или ждать, пока повелевают другие?

Киприан Карфагенский дает однозначный ответ, точнее, пример: образец терпения Бог. Творец и хозяин мироздания похож на Рогациана, даже более: терпит, что в Его собственном доме-космосе распоряжаются самозванцы. Бог не просто гостит у людей, Бог позволяет людям считать себя хозяевами мира, который создал Бог:

«Велико терпение в Боге! Допуская с необыкновенным долготерпением существование языческих храмов, построенных людьми в поношение Его величия и славы, допуская земные вымыслы и святотатственные жертвоприношения, Он возводит день, и сияет солнце одинаково как для добрых, так и для злых».

Бог терпит, что для людей Он не Бог, а вот сатане не может этого вытерпеть – не может вытерпеть, что он, сатана, для людей не бог. И предпринимает соответствующие шаги, становясь смешным – ведь все-таки не козявка, сатана, и не смог потерпеть, что он безраличен Адаму и Еве, - довольно ехидная идея Киприана.

Бог терпит, что человек бесчеловечен. Бог терпит, что людей бог – пустота, собственная персона, гнилые идеи. Да хоть бы и не гнилые, но ведь всего лишь идеи. Бог терпит, что человек, даже верующий, считает Бога своим гостем. Бог согласен быть гостем у довольно сурового друга. И ликторами Бог не пользуется, как и Рогациан – ликторы, напомним, носили розги для наказания непослушных.

 
 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова