Богочеловеческая комедия
4 век. Кумирами меряться…
В самом начале IV столетия появился «Правдолюбец» - антихристианский памфлет Иерокла. Исследователи обычно сердито говорят, что памфлет этот сохранился «лишь» в цитатах Евсевия Кесарийского, христианина и историка, написавшего опровержение на Иерокла.
Помилуйте, почему же «лишь»? Откуда привкус упрёка? Во-первых, Евсевий хотя бы цитировал своего оппонента – немногие публицисты (любых взглядов) так поступали в четвёртом столетии, да и сейчас это ещё не общее правило. Во-вторых, да, мы, христиане, злобные и агрессивные, нерасположенные к диалогу, и в этом никто с нами соперничать, конечно, не может, но всё-таки и некоторые язычники, и кое-какие агностики способны опровергать оппонента (христиан включая), не цитируя из него ни строчки.
Иерокл построил памфлет на сравнении Иисуса с Аполлонием Тианским, который был на поколение младше Спасителя, ровесник апостолу Павлу. Сравнение вполне оправданное уже тем, что среди языческих интеллектуалов того времени Аполлоний пользовался большим авторитетом. Более того, через призму биографии Аполлония, написанной в III столетии, стали воспринимать даже великого Пифагора. Ниспровергателям кумиров тоже нужны кумиры, и Аполлоний с Пифагоров оказались очень востребованы – прежде всего, потому что это не одинокие мыслители, а основатели движений, вполне сопоставимых с Церковью.
Памфлет Евсевия в защиту Христа любопытен больше всего тем, что Евсевий игнорирует те несовпадения между Аполлонием и Иисусом, которые бросаются в глаза сегодня. Более того, Евсевий иногда бросает в Аполлония камни, которые могут рикошетом попасть в Евангелие. Иерокл прежде всего противопоставляет чудеса Аполлония – чудесам Иисуса:
«Во времена наших предков, при царствовании Нерона, прославился Аполлоний из Тианы, который с самого раннего возраста в Эгах Киликийских стал жрецом того самого человеколюбца Асклепия и сотворил многие чудеса, из которых, большую часть опустив, я упомяну о некоторых … Итак, чего ради упомянул я об этом? Чтобы можно было сравнить наш добросовестный и во всем основательный суд — с легкомыслием христиан, — ежели мы таковое свершившего почитаем не за бога, а лишь за человека, богами одарен ного, — они же из-за каких-то двух-трех чудес провозглашают Иисуса богом».
Евсевий пожимает плечами: Аполлоний победил чуму, приказав забить до смерти камнями какого-то старика, бывшего на самом деле бесом?
«А самом-то деле болезнь оказывается не чем иным, как загниванием и порчей окружающего воздуха, который превращается в нечто болезнетворное и составляется, как сообщает лекарский трактат, из нечистых и дурных испарений».
Чума, разумеется, не от загнивания воздуха, но всё же объяснение Евсевия очень мило, скептично и рационалистично. Проблема в том, что точно так же нынешние атеисты отвергают рассказы о том, как Иисус исцелял, изгоняя бесов. Нервы, нервы, при чём тут бесы… Парень с детства молчит? Не надо орать на ребёнка! Иисус просто провёл сеанс логотерапии, молодец, но зачем же сразу на колени бухаться.
Про другое чудо Евсевий говорит: «По обману зрения благодаря присутствующему рядом бесу было увидено». Ну да – не было чуда, был гипноз. Ровно то же, судя по некоторым ремаркам в Евангелии, говорили об Иисусе недоброжелатели: бесы помогают Ему изгонять бесов.
Евсевий издевается над рассказом о чудесном зачатии Аполлония, который с точки зрения современного читателя мало отличается от рассказа о Благовещении: как можно говорить, что матери Аполлония явился демон Протей и сообщил, что хочет от неё родиться, «не обмолвившись при этом ни словом о том, откуда он это взял». Разве евангелисты объясняют, откуда они взяли свои рассказы?
Не по чудесам проходит водораздел, не по чудесам… И очень жаль, что иногда христианство – это просто язычество, нашедшее себе кумира порезультативнее. А водораздел есть. Взять того же несчастного старика, которого Аполлинарий объявил причиной эпидемии и повелел забить камнями. Ефесяне поверили и «закидали его таким множеством камней, что из камней этих воздвигнулся над демоном настоящий курган». Хорошо было бы Евангелие с иллюстрацией: «Иисус перед курганом из камней, которыми по его приказу побили женщину, взятую в прелюбодеянии».
Ориентировался ли Филострат, в начале III столетия написавший биографию Аполлония, на Евангелие? Точек соприкосновения много, но они могут быть общими местами античной культуры. Например, Иисус сравнивает язычников с собаками, которые бегают вокруг стола – кормить надо людей. Язычница, которую Он записал в собаки, находит в себе силы пошутить – мол, и собакам бросают объедки. А вот «евангелист» Аполлинария Дамид, чья записи использовал биограф, объясняет, почему упоминает и незначительные детали:
«Если пируют боги и трапезуют божественной пищею, то конечно находятся и слуги, которые позаботятся, чтобы и крупица амброзии, упавши, не пропала».
Иисус грубо отозвался о язычниках, поставив их в конец очереди на спасение, но Аполлинарий всё-таки рекордсмен по количеству обруганных. Вот уж сноб так сноб:
«Ваш храм настежь открыт для жертвователей, просителей, песнопевцев, беглецов, эллинов, варваров, граждан, рабов — закон свят сверх меры! Я бы даже разглядел святыни Зевса и Лето, когда бы их непрестанно не заслоняла толпа».
Иисус изгонял из Храма торгующих, Аполлинарий, будь его воля, изгнал бы покупающих.
Не нравится Павлово: «Рабы, повинуйтесь своим господам»? Сказано, исходя из того, что родство во Христе важнее социальных различий. Пожалуйте, Аполлинарий о рабах:
«Господа, пренебрегающие рабами, отнюдь не заслуживают порицания, ибо причиной такового презрения обычно бывает рабское тупоумие, а вот ежели рабы не преданы всецело служению господам, то будут изничтожены, ибо сделались врагами богов».
Вам нужен такой вот расцвет Римской империи? Небось, думаете, что будете непременно господами, а не рабами? Не нравится призыв Павла повиноваться властям? Не угодно ли призыв Аполлинария к властям:
«Кое-кто из вас печется о пристанях, кое-кто о местах для гуляний, кое-кто — о стенах и зданиях, но ни до детей, ни до юношей, ни до женщин, обитающих в городах, нет дела ни вам самим, ни вашим законам. А иначе сколь прекрасно было бы жить под вашею властью!»
Аполлинарий не провозглашает нечто новое – начиная с Платона философы античности мечтали создать идеальное общество. Ленин, Мао и прочие – лишь последыши, сумевшие воплотить в реальность мечту об идеальном руководстве детьми, юношами, женщинами, горожанами (Пол Пот, правда, всех горожан уничтожил).
Аполлинарий не только рождается чудесным образом, становясь воплощением божества. Как и Христос, он оказывается под судом Риме – перед судом самого императора Домициана. Только Иисус молчит, Аполлинарий произносит пышную речь в свою защиту – мол, не злоумышлял против цезаря. Общее у Аполлинария с Иисусом вознесение – только Иисус сперва умирает и воскресает, потом возносится, Аполлинарий же сперва возносится – прямо из помещения суда. Потом то ли умирает, то ли умирает и воскресает, то ли ещё раз возносится, в общем, автору его биографии всё равно, потому что вся суть не в победе над смертью, а в знании того, что смерти нет:
«Никакой смерти нет, кроме как по видимости, и равно нет никакого рождения, кроме как по видимости, а причина в том, что поворот из бытия в природу почитается рождением, а из природы в бытие — соответственно смертью, однако же взаправду никто никогда не родится и не гибнет, но лишь становится прежде явным и после незримым — одно состояние происходит от сгущения вещества, второе от истончения бытия, а сущность всегда одна и та же, различаясь единственно движением и покоем».
Для евангелистов принципиально выражение «третий день» - Иисус на третий день воскресает. Для биографа Аполлинария тоже принципиально важно, что на третий день – нет, не воскресает Аполлинарий, а гибнет враг Аполлинария, которого тот проклял.
Кстати, на трехдневную смерть Аполлинарий осудил мужчину, который умолял его разделить ложе. Вот здесь поклонники Аполлинария и многие, увы, поклонники христианства сходятся – в гомофобии. Апостол Павел сильно преувеличил порочность язычников. Очень были строгие нравы – особенно к женщинам. Вот, к примеру, Аполлинарий объясняет, что Бог не может простить некоего одноглазого богача, несмотря на его щедрые жертвы. Богач переспал с собственной дочерью. Пикатность в том, что Аполлинарий сообщает: дочь была от первого брака, и вторая жена богача «застала их в постели и выколола ей булавкой оба глаза, а ему — один». Обратите внимание – насильнику выколот один глаз, а жертве насилия в два раза больше. Характерная для древности (и только ли для древности?) интуиция: у нас невинных не насилуют… Нет дыма без огня, насильника без желающей быть изнасилованной…
В одном эпизоде Иисус и Аполлоний используют один и тот же юридический казус. Аполлонию предлагают его решить.
«Я, действительно, колеблюсь и потому ожидаю твоего совета, — сказал царь, — а дело такое. Истец продал ответчику участок, где было зарыто никому не ведомое сокровище, и лишь позже при вспашке обнаружился клад, золота. Продавший землю говорит, что имеет-де на него преимущественные права, ибо не стал бы продавать надел, если бы хоть заподозрил, что там зарыто такое богатство, — а купивший заявляет, что вправе пользоваться найденным в земле, которая сделалась теперь его собственностью. Оба рассуждают справедливо, а я покажусь глупцом, ежели велю им поделить золото, ибо так решают дела только старые бабки».
Последнюю фразу, кстати, можно рассматривать как антисемитский выпад – если отождествлять нападки на историю про Соломона, приказавшего разрубить спорного младенца на две части, с антисемитизмом.
Решение Аполлония: «Не верю я, что боги изгнали истца с его собственной земли, если не был он негодяем, и что отдали они ответчику даже хранившееся под землей, если не был он лучше бывшего владельца».
Прозорливец!
«Оба тяжущихся явились назавтра, и продавший землю был уличен в разврате и небрежении жертвами, которые надлежало ему приносить местным божествам, а ответчик оказался человеком добрых правил и усердным в благочестии. Итак, мнение Аполлония возобладало: добродетельный покинул судилище, владея своим имуществом по воле богов».
Иисус умудряется похвалить того, кто нашел сокровище, ни единым словом не бросив тень на неудачника:
«Подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое, найдя, человек утаил, и от радости о нем идет и продает все, что имеет, и покупает поле то».
А как же, что же с первым владельцем поля? Его ждет геенна огненная и скрежет зубовный? Да нет, отчего ж… Потому и называется «благая весть» - Бога хватит на всех. Физика мечтают о единой теории поля, а тут – практика единого поля.
Для Аполлония жизнь – соревнование, где первое место всегда одно, и свобода есть выбор между первым и последним местом. В этом отношении Евсевий точно нащупал самую уязвимую точку этой философии – фатализм.
«Кому назначено сделаться плотником, тот и будет плотником, хотя бы отрубили ему обе руки, а кому назначено быть в Олимпии первым среди бегунов, тот и победит, хотя бы и со сломанною ногою».
Конечно, «плотник» тут может быть просто символом человека низкого положения, но не совсем совпадение, что Иисус – именно плотник. Плотник, когда его руки приколочены ко кресту – и Спаситель в это же самое время. Это не фатализм, это свобода любви от фатума.
Когда Евсевий Кесарийский защищает свободу человека от фатализма, от предопределенности, он не подозревает, что впереди – многие века, когда именно христианство будет главным оплотом фатализма и равнодушия к свободе. Когда он бичует поклонников Аполлинария за озабоченность чудесами, он не чувствует, что уже начинается эпоха, когда чудеса для христиан станут важнее Христа. Увы, сам Евсевий в своей истории Церкви описывает статую Христа, исцеляющего мироточивую – а ведь это статуя Асклепия, учеником которого и почитателем был именно Аполлинарий. Просто взяли скульптурную группу и дали ее персонажам христианские имена. Что ж, история на этом не кончается. Вновь и вновь христиане падают в древний соблазн – отождествлять богатство и святость, чудеса и истину, власть и силу, себя и окружающих. Но вновь и вновь подымается то, что умирает в этом отождествлении – дух, любовь и свобода.
Внес в доки.
