Богочеловеческая комедия
6 век: человеку – человеково
«Что же может быть отвратительнее и ниже людей, осмелившихся либо иметь, либо ввести такое положение вещей, чтобы отказывать Богу — в страхе, добрым согражданам — в любви, поставленным в высшее достоинство (если речь не идёт об ущербе для веры), — в должном почёте?»
Этот риторический вопрос в середине VI столетия задал своим согражданам монах Гильда. Риторический и в том смысле, что ответ подразумевается – ничего не может быть отвратительнее, и в том смысле, что обличение кажется абсолютно универсальным. Хоть среди макак его произноси, хоть среди канадцев.
Действительно, вот начало XXI века, Польша, вполне не монах социолог Януш Чапинский критикует поляков за то, что они не доверяют политикам («политики пусть отвяжутся») – это ведь именно то, что Гильда сформулировал как «должный почёт». Не государство, конечно, защищает Чапинский, а идею «общего блага». Государство и есть средство достижения общего блага, и те наивные люди, которые решают достигать общего блага помимо государства, попросту строят ещё одно государство, только с нуля и на полях государства первого.
Главное, что нужно полякам, заявляет социолог – любовь к ближнему. Как истинный социолог, он даёт цифру: 53%. Это «социальный капитал» или, иначе говоря, уровень доверия между людьми.
«Доверие между людьми позволяет работать в команде, позволяет также маленьким фирмам объединять усилия, капиталы и внерять новые идеи» («Новая Польша», №1, 2013, с. 70; на польском в «Газете выборчей», 2012, №281).
Нужно ли говорить, что к востоку от Польши та же болезнь, только запущеннее? Стопроцентное доверие ко всем, включая себя самого. Уверенность в том, что человек обманет, поленится, схалтурит в 100 процентах случаев.
Получается перевёртыш: Богу - любовь, людям – страх. Бабе – мороженое, дитям – цветы.
Что же, Бога – не любить? Только бояться? Не только, но в первую очередь – да, бояться. А если есть ресурс любви – пожалте ближнему. А Бога крепко бояться, что треснет за нелюбовь к ближнему.
Современная Россия прекрасно показывает, что такое любовь к Богу в сочетании с ненавистью к людям. Храмы растут на казённых дрожжах вместе с законами, которые что-то запрещают, ограничивают, регулируют. В этих храмах – любят Бога? Нет, тут любят свою стаю, ватагу единоверцев – даже не единоверцев, потому что тут ненавидят единоверцев, если они не подчиняются вожаку стаи. «Ближний – это член моего ферейна или семьи» (Чапинский; «ферейн» - немецкий синоним братства, союза). Но «любить стаю» это как «пить гранит». Хлеб превращается в камень, Христос – в скорпиона, на панцыре которого выгравирована умельцем Туринская плащаница.
Где боятся не Бога, а ближнего, там попадают в рабство к страху, в зависимость от фюрера, в коллективизм самого эгоистического пошиба. И жизнь, как сказал Щедрин, «прекращает течение свое».
«Ибо для инноваций, - объясняет Чапинский, - необходимо не только образование, но и любовь к ближнему. Доверие, умение сотрудничать, отсутствие подозрений, что ближним движут низкие намерения и через минуту он меня вытолкнет».
Не надо бояться бояться Бога – ресурс страха есть, его нужно на что-то обратить. Бога можно одновременно и бояться, и любить, а вот людей – нет. Потому что страх Божий – это страх, что меня накажут за предательство, а страх людей – страх, что меня накажут за верность.
Почет «поставленным в высшее достоинство» так же далёк от веры в доброго царя как любовь – от зависимости. Почёт создаёт дистанцию, зависимость – уничтожает. Почёт исходит от сознания своего достоинства и чужого, зависимость – уничтожает достоинство. Почёт уважает волю большинства, зависимость – выдаёт волю меньшинства за голос «русской души», «исторического наследия» и т.п. Почёт – тем, кто избран живыми, зависимость – от тех, кто претендует представлять мёртвых. Каждый деспот вещает от имени давно отшедших поколений (которые не могут ему возразить), каждый запрет оправдывается тем, что кто-то умер от контрабандного кефира, неконтролируемой экскурсии по Кремлю, не ограниченной свободы слова.
Прелесть и смысл истории в том, что она не говорит: «Британская демократия формировалась 15 веков, начиная с Гильды». Демократия, вообще жизнь – не газон. Кстати, Гильда восторженно и очень эротично (немножко чересчур, для монаха-то) описывает английские поля, которые ничуть не похожи на нынешние британские газоны - цветы колышатся под ногами человека, словно грудь невесты, покрытая драгоценностями. Образ тем более сильный, что Гильда предоставляет читателю дорисовать в воображении как рука жениха ласкает грудь невесты, стоящей на лугу.
Конечно, любовь к ближнему – лишь лозунг, легко фальсифицируемый. Уж в Польше-то прямо в государственных школах по сей день госпатеры промывают мозги проповедями о любви к ближнему – и вырастают либо атеисты, либо фанатики, которые устраивают из Церкви ватагу, волчью стаю. «Близость» - очень хрупкое явление, и когда биологически и духовно близкий человек начинает господствовать, он отдаляется и становится уже даже не далёким, а не совсем человеком – функцией, марионеткой. Так что газон демократии начинается не с того, что цветущий луг обносят забором, а с того, что убирают заграждения, отправляют на переплавку вертикали власти и всё перемещают на свои места: бояться не людей, а Бога, любить не командира, а людей, почитать не того, кто лучше фальсифицирует волю людей, а того, кто избран людьми.
