Яков Кротов

841 ГОД: ХРИСТИАНИЗАЦИЯ ИМПЕРИИ, ИМПЕРАТОРИЗАЦИЯ ХРИСТА

Изначальные отношения христианского императора и Церкви были очень простые: император - глава Церкви. Простое такое воспроизведение язычества в христианстве, безо всяких еврейских штучек. Ветхий Завет относится ведь к монархии как к наименьшему злу, идеалом же остаётся - если называть вещи своими именами - анархия, при которой людьми правит непосредственно Бог. Именно анархия, а не теократия и, тем более, не современное еврейское - очень европейское - государство в Палестине, описана в книге Судей. Самсон - идеальный анархист, в сравнении с которым Че Гевара просто пацан.

Римская традиция абсолютно иная, и принятие христианства Римом изменило христианство, а не римскую традицию. Император созывает вселенские соборы, император на них председательствует (лично или через представителей). Император - высшей судья по церковным делам. Полное совпадение в одном лице двух (с современной точки зрения) функций.

В IX веке происходит существенная перемена. Царь отдельно, епископ отдельно. Царь отвечает за материальную часть, епископ за духовную. Это не "цезарепапизм", это "симфония". Во всяком случае, теоретически. Подобные идеи богословы VII-VIII столетий высказывали, а в IX веке идеи стали законом, войдя в "Эпанагогу" - юридический текст, составленный после 879 г.

Насколько идея воплощалась в реальных взаимоотношениях епископов и императора, историки спорят. Бесспорно то, что идея воплотилась в иконах. "Торжество православия" над иконоборцами в 843 году привело не просто к возрождению иконописания. Появились новые сюжеты - и новым было проникновение образа Христа в картины с изображением императора и проникновение образа императора в иконы.

Андре Грабар считал, что в данном случае христианство сыграло роль донора: религиозный энтузиазм был, а монархического-то не было:

"Если христианское искусство благодаря бесчисленному множество его создателей непрестанно обновлялось в живых источниках веры и теологических построений, то императорское искусство, унаследованое от языческого Рима и культивировавшееся только в дворцовых мастерских, неизбежно истощалась. ... Не характерно ли, что "реформа" этого искусства, несколько оживившая его в IX веке, состояла в том, что включила его в рамки христианской историографии?"

"Реформа" заключалась в том, что в традиционные сюжеты - император молится, император приносит Богу дары - появляется Христос. До этого императора изображали перед небом, в котором видна лишь благословляющая рука Божия. Если изображали Христа, то не изображали рядом императора. Исключения были крайне редки. Начиная с 843 года стало правилом изображать императора перед Христом, Богоматерью или обоими сразу. Не абстрактная "небесная десница", а именно Христос подаёт императору корона или, напротив, принимает от него дары. Изображения императора перед Христом распространяются очень широко.

Идея симфонии проявилась и в абсолютно новом сюжете: император и патриарх стоят перед Скинией Завета как стояли Моисей и Аарон. Император - Моисей, Аарон.

Молитвы Христу не помогли - императоры исчезли вместе с Византией. А вот сюжет, который Церковь позаимствовала у император, не исчез и даже расцвёл. По сей день популярны иконы "Сошествие во ад", а они родились именно в IX веке и именно как перенесение на Христа императорского образа. Икона "Сошествие во ад" на редкость противоречит литературной своей основе. Апокрифы говорят не столько о сошествии во ад, сколько об исхождении из ада, иконы же всегда изображают Христа именно движущимся вниз. Самое раннее изображение - в Псалтири середины IX в. Тут, отмечал Андре Грабар, христианизирован сюжет римского искусства: император наклоняется и поднимает человека, который символизирует или римский народ, или население какой-то римской провинции. На таком изображении делали надпись: "Liberator, restitutor resurgens" - "Освободитель, восстановитель, возрождающий". Подымается ("воскресает") Рим - подымается, воскресает Адам.

Грабарь отмечал, что позднее в иконе "Сошествие во ад" произошёл казус - в ней стали изображать Христа одновременно и как искупителя, выводящего Адама и Еву из ада, и как триумфатора, который поражает копьём сатану. Это было воспроизведение классического римского сюжета: император копьём пронзает поверженного врага.

"Одновременное изображение этих двух действий нелегко осуществить, и авторы большинства Сошествий не смогли избежать неловкости, которая исходит отсюда: тогда как в некоторых случаях, чтобы подчеркнуть позу Христа, твёрдо стоящего на Аиде или на вратах ада, Спасителя лишают устремлённости вверх, в других, наоборот, подчёркивается резкий, энергичный порыв Иисуса, собирающегося воспринять к жизни, выводя с собой пленников ада: но тогда жест победителя, попирающего побеждённого, не имеет той же силы. ... Художникам приходилось выбирать между двумя противоречивыми движениями".

Неловкость была ещё и в том, что Иисус поражал ад крестом, который превращался в комбинацию распятия с копьём. Немножко кощунственно - всё-таки копьём пронзили Иисуса... Но страх сильнее набожности. Хочется и кресту поклоняться, и от врага защититься. Так и рождаются "меч и крест одно"... Что заставляет вспомнить остроту Пиларжа про то, что идеал английского империалиста - зонтик, в ручку которого вмонтирован пулемёт. В путинской России до этого не дошло, но торшеры в виде автоматов Калашникова - причём, позолоченных - продавали.