Богочеловеческая комедия. Эссе.
931 год: странная многоголовая свобода
Иногда историки интереснее тех, о ком они пишут, а иногда и благороднее. Это ещё полпарадокса, а парадокс в том, что об историке ХХ века Мстиславе Шангине труднее выяснить правду, чем о его герое епископе Арефе Кесарийском, жившем в Х столетии.
Шангин подготовил к публикации письма древнего епископа Арефы без особой надежды на публикацию. Он родился в Иркутске в 1896 году, окончил Петербургский университет, где учился у великого византиниста академика Ф.Успенского. После революции... Во время гражданской войны он выжил, уехав на родину, преподавал в Иркутске и Томске. Вернулся в Ленинград, стал составлять каталог византийский рукописей по астрологии и алхимии. Его не расстреляли — только арестовали по «академическому делу», приговорили к десяти годам концлагерей, отбыл в Кеми два года и был освобождён с поражением в правах. Попробовал было перебежать на другой конец страны (иногда это помогало), два года проработал в Херсонесском музее, был уволен и оттуда. Вернулся в Ленинград, преподавал в «школе для взрослых», и всё-таки в 1940 году был принят в институт истории, а в следующем — защитил диссертацию по византийской палеографии. В следующем году он умер.
Его статью об Арефе опубликовали в первом номере возрождённого журнала «Византийский временник» в 1947 году. Сталин начинал борьбу за Восток, византинисты опять стали нужны — ведь Турция это наследница Византии. Это с поразительной откровенностью было выражено в предисловии к изданию:
«Необычайно высоко поднялся моральный престиж Советского Союза среди балканских народов, история которых тесно связана с историей Византийской империи. Это настоятельно требует усиления и дальнейшего развития исследований в области взаимных связей Византии и балканских стран».
Воздав должное сатане, редактор выпуска — а это был Евгений Косминский — повернулся к нему спиной — только одна статья посвящена взаимоотношениям Византии и славян.
Когда Шангин писал комментарий к письмам Арефы, он вряд ли рассчитывал на публикацию. Косминский, публикуя текст, не только давал слово покойнику, но и совершал довольно смелый поступок, который можно было квалифицировать как «идеологическую диверсию». Впрочем, его остранили от руководства «Временником» без ссылки на отдельные материалы, просто в порядке зачистки идеологического пространства.
Диверсия — потому что публикация Шангина была остро актуальной. Её главный пафос — обличение церковного конформиста и карьериста, жившего ровно за тысячу лет до самого Шангина (Арефа родился в 861 году, умер после 932 года). Более того: Шангин горячо полемизирует не только с Арефой, он доказывает, что демократические выборы — это хорошо и правильно, что верующие должны участвовать в выборах патриарха.
Тема эта была горячей до революции, но обжигающей стала после того, как в 1927 году большевики поставили во главе Церкви с титулом «заместителя патриаршего местоблюстителя» митрополита Сергия Страгородского. Шангин, несомненно, знал современную ему историю Церкви не хуже древней, а судя по его комментариям — все его симпатии были на стороне тех, кто не принял кремлёвскую марионетку.
Сам Арефа, правда, не претендовал быть патриархом, хотя крайне кичился тем, что возглавляет вторую по значимости кафедру Византийской церкви. Арефа — в отличие от большинства церковных иерархов — целиком поддержал желание императора Романа сделать одного из своих сыновей, Феофилакта, патриарха. Шангин обвиняет Арефу в том, что пошёл на подлог, чтобы сместить с престола предыдущего патриарха, Трифона. Не без удовольствия Шангин замечает, что «Феофилакт плохо вознаградил его за хлопоты по избранию». Григорий — сторонник участия народа в избрании патриарха, Арефа — горячий противник. Шангин попутно полемизирует с византинистом И.Соколовым, который до революции доказывал, что народ не должен участвовать в церковных выборах. Письмо Арефы как раз и замечательно тем, что демонстрирует: хотя каноны не говорят об участии народа в выборах, они это участие и не запрещают, а на деле такое участие было в Византии непременным.
Ехидный Шангин переводит греческое «элефтерия» - «свобода» - как «либерализм», так что Арефа оказывается противником «странного либерализма», «охлодулии» (теперь в России чаще говорят «охлократия» - «власть толпы»). Абсолютно советская — сталинская, горбачёвская, да и далее везде — логика. Люди — быдло, они неграмотны и обуреваемы страстями, самое большее, что им можно доверить — выбор из предварительно отобранных элитой кандидатов:
«Или ты не понимаешь, что эта твоя странная свобода привносит гибель в дела священства — охлодулию вместе с бесчинством: дано ведь каждому право при самочинном выдвижении подать голос не за одного единственного кандидата, прежде намеченного с уверенностью и по достоинству, но за всякого, к кому кто дружески расположен и кто опирается при внезапном выдвижении на бунтующее мнение?».
Арефа саркастически бичует «многоголовую свободу». Ну да, у свободы должно быть одно лицо... Шангин видел это лицо всюду — на отрывных календарях, на плакатах, в газетах. Усатая одноглавая свобода.
«Попытки Арефы преобразовать избирательный процесс ради Феофилакта, - пишет Шангин, думая о Страгородском, - показывают нам, как много было опасений за нормальный ход дела при голосовании и какое сопротивление вызвало в народе … грубое вмешательство Романа в дела церкви».
Заменить «Роман» на «Сталин», «нормальный ход дела» на «ненормальный деспотический ход дела» - и всё ясно. Арефа ссылается на то, что демократия не прописана в церковных канонах:
«Да померкнет в пропасти забвения существующее и пребывающее [народовластие — Я.К.], так как его могло бы и не быть по причине того, что происходит оно не из письменного источника».
А дышать — происходит из письменного источника? Любить — каноны предписывают или запрещают? Быть свободным — это потому что человек подобен Богу или потому что есть письменное разрешение начальства быть свободным?
Свобода не может не быть странной и многоголовой. Холуйство и деспотизм - лошадь и всадник, оба без головы.
