Богочеловеческая комедия
Х век: у истоков информационной революции и бюрократизации оной
Представим себе, что в России наконец-то покончено с двоевластием. Нет отдельно власти церковной и власти светской. Как говорилось в анекдоте брежневских времён, «у нас может быть лишь одна партия, вторую мы не прокормим». Не полковник и при нём полковой священник, не губернатор и при нём епархиальный архиерей, а как в Германии Х столетия: есть губернаторы-графы, губернаторы-герцоги, которые передают губернии по наследству своим детям, а есть губернаторы-епископы, формально детей не имеющие. Умрёт такой губернатор-епископ и его назначает…
Нет, не патриарх, не синод, не собор. Епископов в Германии Х столетия назначал император.
Такая Германия была вполне номенклатурным государством: всё решало голосование светских и церковных властителей. Отличие от России в том, что в России голосование – настоящее, а не потешно-маскировочное – проводится настолько неформально, что и сами участники не вполне сознают, что происходит. В Германии обсуждения и голосования были открытые и формализованные.
В Киевской Руси, кстати, такие съезды князей тоже проходили. Московская Русь с ненавистью обозвала эту систему «раздробленностью». Ну да, в ней и парламент – не для болтовни.
В XI столетии Папы Римские попытались отобрать у германских императоров право назначать епископов. Это называется «борьба за инвеституру». Длилась борьба несколько веков. Вопрос можно было уладить за полчаса, если бы Папы сказали: «Епископов назначать будет Рим, а их всякие их княжества-мняжества император может забрать себе». В конечном счёте, этим ведь всё и кончилось к XIX веку. Так нет, хотелось и получить свободу от светской власти получить, и сохранить земли с людишками, полученные от светской власти в «тёмные века».
В Х веке, впрочем, эта перспектива никак не проглядывалась. На поверхности была борьба епископов с монастырями – борьба за собственность, конечно. Император поддерживал в этой борьбе епископат. Михаил Гаспаров так описал сложившуюся ситуацию:
«На церковных магнатах держалось внутреннее единство империи - каждая смена императоров (особенно, если император был малолетний и нуждался в регентстве) сопровождалась сепаратистскими порывами герцогов и централистским нажимом архиепископов. На церковных магнатах держалась внешняя политика империи – безопасность на французской границе обеспечивали архиепископы кельнский и трирский, на славянской границе – магдебургский и бамбергский. Наоборот, монастырям саксонские императоры не покровительствовали, отнимали у них земли в пользу епископств, пытались вернуть их от привольной жизни IX в. к прежнему аскетизму и всячески старались, чтобы епископы главным образом воздавали кесарево кесарю, а монахи – Божие Богу. Исключение составляли новооснованные монастыри, настоятелями которых были лица императорского рода или близко с ним связанные: Гандерсгейм, Кведлинбург, Нордгейм и др.; они служили такой же опорой императорской власти, как и епископства».
Гаспаров отмечал так же, что в Х веке школы при епископских соборах далеко опередили все прочие, сперва во Франции и Лотарингии, потом и в Германии. «Все» - это монастырские и придворные рассадники учёности. Собственно, для заведения епископских школ брались учителя из школ монастырских:
«Из одного Санкт-Галлена вышли организаторы школ в Зальцбурге, в Страсбурге, в Шпейере и - что важнее всего - в Люттихе (Льеже), где санкт-галленский монах Ноткер стал епископом в 972 г. и возродил местную латинскую ученость, заглохшую было после норманнских погромов. Реймс, Люттих и - немного позднее - Шартр стали тремя главными центрами европейской латинской культуры во второй половине X и в первой половине XI в.» (Гаспаров).
Епископские школы были платными – зато учеников тут не пороли. Ученик не оставался навсегда при дворе епископа, он делал карьеру на стороне. Это, собственно, уже и есть «рассадник учёности» - место, откуда берут ростки и высаживают, а не как монастырь – где учился, там и пригодился. Теоретически в епископские школы шли дети знати, а практически принимали и простолюдинов – из которых вышли два гения Х века, Герберт Реймсский и Фулберт Шартрский. Так что неписаная «позитивная дискриминация» была налицо.
Да, эти школы были ориентированы прежде всего на практику. Поэтому, как с сожалением отмечал тот же Гаспаров, в Х веке исчезает литература на немецком, которой баловались монахи. В делопроизводстве требовалась латынь, как и сегодня программы пишут не на английском или русском, а на специальных языках. Это означает, между прочим, что борьба за власть сама собой, а реальная жизнь – сама собой, и в этой реальной жизни нарастала потребность в делопроизводстве. А нарастание информационных потоков – отражение «деловой активности» и, что ещё важнее, тоже деловая активность особого и, потенциально, высшего рода. Конечно, рост очень маленький – в абсолютных цифрах, а в процентах-то побольше, чем сейчас. Впрочем, какой уж сейчас рост… У информационных потоков свои заводи, свои водоросли, если не прилагать усилий, то информационная революция будет так же поглощена бюрократизацией, как веру Авраама, Исаака и Иакова поглощается ритуализация и суеверизация…
