БОГОЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ
XV ВЕК: ЛИНЕЙНАЯ ПЕРСПЕКТИВА
Альберти заставляет богов шутить: а вот заставим людей ходить на руках, тогда они будут глядеть в землю, а не на небо (Альберти, 1935, 148. Цит.: Данилова, 2000, 18). Только как ни крути человека, смотреть он будет не на небо и не на землю, а прямо перед собой. И это правильно, ибо другой - всегда по горизонтали, если только не забрался на какой-нибудь дурацкий трон или не лёг в могилу.
Изобретение линейной перспективы есть признак этого прорыва в горизонтальное пространство, освобождения от перегородок. Линейная перспектива становится заметна только на открытом пространстве – или в мечте об открытом пространстве. В комнате можно её и не заметить. Реальность XV века была ещё такова, что город был закрыт. Но мысль уже хотела открытости. В 1403 г. Леонардо Бруни восхваляет Флоренцию за её стены. Альберти же пишет: «Народы на земле долго жили, не окружая себя никакими городскими стенами» (Цит. по: Данилова, 2000, 38).
Парадоксальным образом, стремление к открытости и бесконечности приводит в некоторых сферах к большей закрытости. Средневековый человек жил на публике – да ещё и в XVII веке французский король с младых ногтей не ведал одиночества. Альберти же, проектируя идеальный город и идеальный дом, говорит о необходимости отдельного, изолированного пространства для каждого человека: «Следует … каждому дать свою часть и участок, своё замкнутое пространство под кровом и свою стену» (Цит. по: Данилова, 2000, 38).
Рублёвская «Троица» имеет фоном бесконечность, «Троица» Мазаччо (1327 год) «втискивает» бесконочность «в чёткие пределы рукотворного земного пространства». Пространство делится на зоны, появляется интерьер как способ освоения пространства, и благодаря этому членению пространство освобождается. На фреске Мазаччо купол «взрывает» плоскость стены – это первое использование линейной перспективы в живописи. Вазари восхищался: «Что там помимо фигур красивее всего, так это цилиндрический свод, изображенный в перспективе и разделенный на кессоны с розетками, уменьшающимися и сокращающимися так хорошо, что кажется, будто стена уходит вглубь».
Бесконечность достигается через разграфливание мира, накладывание на него сетки координат – на картинах XV-XVII вв. эта сетка пока ещё лежит в ожидании техника, лежит на полу в виде чередования плиток. Центром мира («города») становится не здание, а площадь, от которой расходятся улицы. Не нужно ворчать: мол, раньше было лучше, потому что в центре был храм. В центре бывал и дворец, и замок. А ренессансные архитекторы соединяли площадь и храм – собор св. Петра яркий пример.
В открытом мире сами стены воспринимаются иначе – не как перегородки, а как отверстия, обрамлённые кладкой. Колоннада – стена, огромное окно – стена. Стена есть совокупность отверстий. Если бы Альберти увидел небоскрёбы, где стена – лишь сгущённая прозрачность, он бы успокоился: идеал достигнут. Стена – лишь линия в сетке координат. Если в замкнутом средневековом мире центральное место – ворота, над воротами помещают икону, то в открытом мире ворота превращаются в арку – «как бы всегда открытые ворота» (Альберти), символ победы, свободы, небоязни.
В то же время, как душа человеческая решительно распахивает ворота, снимает самые створки ворот и превращает ворота в арки, Папы Римские вводят новый обряд - опечатывания ворот, ведущих в собор св. Петра, торжественного - раз в несколько десятков лет - их открывания.
Окно со ставнями заменяется на максимально открытое окно. Искусственным окном становится картина – её рама есть обозначение оконной рамы. Поэтому так важно, чтобы картина была реалистична, чтобы в раме было видно то же, что было бы видно, если бы в стене на месте рамы существовало отверстие. Линейная перспектива – это прежде всего взгляд горожанина из своего окна. Он видит стены, но стены эти стоят не поперек его зрения, а уходят в бесконечность.
В современном мире достаточно Средневековья. Москва эпохи нефтедолларового расцвета – прекрасный пример того, как западные деньги и западная культура, попадая в закрытую психологию, воспроизводит именно её. Как и в средневековом городе, в Москве начала XXI столетия нет единого города, она состоит из домов-крепостей, в каждом подъезде страж, самые лучшие этажи – верхние, первые, а часто и вторые в решётках, богачи присваивают себе улицы и проезды, отгораживая их шлагбаумами, а Кутузовский проспект целиком – под контролем повелителя страны, как «царские пути» в Средние века были под контролем королей.
