В современную культуру единорог проник из Страны Чудес вслед за Алисой. Кэррол обыграл старинный детский стишок про драку единорога и льва.
В начале IX столетия на одном из барельефов в Сиене появляются лев и единорог у подножия креста – лев справа от зрителя, единорог слева. До этого лев и единорог встречаются вместе лишь в книге Иова, как проявления творческой фантазии Бога, и – уже намного ближе к Сиене – в VI веке, комментируя книгу Иова, о них пишет римский папа Григорий, делая их символами надменности, которая в благодати становится смиренным служением.
Заметим, что ровно в то же время, в 820-830-е годы лев и единорог появляются у креста Христова в миниатюре Штуттгартской псалтири – но тут это иллюстрация к псалму 21, где автор молится об избавлении от свирепых животных. К тому же тут оба животных стоят по одной сторону распятия, а не напротив друг друга.
В XII столетии вдруг обнаруживается бой единорога со львом. В одном из вариантов легенды об индийском царе-священнике Иоанне описывается хитроумие льва, который во время нападения единорога прячется за деревом, так что рог вонзается в ствол. Единорог не может высвободиться, и лев убивает его. Обнаруживается и вырезанная на кости иллюстрация к этому рассказу – где единорог слева от дерева, а лев справа.
Спустя четыре столетия создается шпалера с боем единорога и льва, причём единорог изображен именно в момент, когда его рог вонзается в дерево. В начале XIX века самым неожиданным образом единорог, увязший в дереве, гибнет в сказке братьев Гримм о храбром портняжке (который как лев прячется за дерево). Тем не менее, Англия всё-таки и в XVI веке опережает всех: в шекспировском «Юлии Цезаре» Брут говорит о Цезаре: «Он любит повторять, что единорогов обманывают деревьями, медведей зеркалами, слонов ямами, львов капканами, а людей – льстивыми словами». То есть, Брут – лев, Цезарь – единорог. Вполне маньеристски извилистая метафора – ведь Брут, обманув Цезаря, и сам гибнет как лев.
Вновь единорог затевает сражение со львом в миниатюре XIV века в сочинении «De Nobilitatibus Sapientius et Prudentius Regnum" (Oxford, Bodleian Library, Ms. E11, fol. 46). Но тут креста нет, дерева нет, единорог нападает, пронзает льва и, кажется, побеждает.
Тем не менее, в основном лев и единорог живут в литературе порознь. Образ единорога потихоньку меняется. Пикардиец Пьер, который в начале XIII века сочинял бестиарий для епископа Бовэ Филиппа де Дре, первый заявил, что единорог очень красив и что у него рог длиной в четыре фута. Пьер, очевидно, наткнулся на текст Плиния, где говорилось о единороге как о лошади с головой оленя (в «Физиологе» единорог – животное очень маленькое, козлик с бородой).
Сравнение единорога с Христом, впервые предложенное Василием Великим в IV столетии, под пером средневековых авторов немножко перекосилось. Ведь св. Василий обыграл только рог единорога – один рог, одно Сын Божий с Отцом Небесным. Авторы бестиариев обыгрывали сказание «Физиолога» о том, что единорог – животное очень свирепое, но покоряется девушке. Выходит, что Богородица «обезвредила» Христа? Конечно, не надо буквоедствовать. Поэзия она и есть поэзия, не логика. Всякая метафора означает ровно столько, сколько хочет автор метафор. Вот св. Хильдегарда Бингенская в XII веке сфантазировала, что единорог покоряется нескольким девушкам, отвечая на их любовь любовью. Так ведь она адресовалась общине монахинь, вот и вышло несколько девушек вместо одной.
В XIII веке миннезингер Конрад фон Вюрцбург (ум. 1287) впервые отождествляет охотника, преследующего единорога, с архангелом Гавриилом. Таким образом, охота превращается в символ Благовещения. Одновременно другие охотники сравниваются с теми, кто арестовывал и распинал Христа – например, в «Книге природы» Конрада фон Мегенберга. Апофеозом является, видимо, картина в соборе Эрфурта 1420 года: тут не только на охотнике надпись "Гавриил", но на одной из охотничьей собак надписано "Надежда, Вера", на другой "Милосердие". Единорог тут - на коленях у Марии, весь сияет чистым золотом. В 1480 году на одной швейцарской шпалере в схожей мизансцене появляются Адам с Евой - ну да, Христос - новый Адам, Мария - новая Ева. Тут Адам пронзает единорога, цитируя библейское пророчество о Христе: "Грехами нашими он уязвлен". Ева собирает кровь единорога в Чашу со словами: "Его кровию мы спасены". Тут на собаках надписи другие: "Истина", "Справедливость", "Мир", "Милость" - видимо, это взято из мистерий, где именно эти добродетели связаны с Благовещением.
В 1389 году утрехтский священник Иоханн Хесе, описывавший свое пребывание в Святой Земле, впервые заявил о целительной силе рога. Якобы озеро, которое образует источник, выведенный из скалы Моисеем, очень горькое и ядовитое, но каждое утро единорог погружает в озеро свой рог и втягивает в него яд. «Я сам это видел», - подчеркивает священник. Впрочем, кусок рога, который погружают в питье, чтобы обезвредить возможный яд, фигрурирует в описи французской королевской казны годом ранее, уж в XV веке известно по крайней мере четыре таких рога (на самом деле – бивни нарвала; в Британском музее хранится один, украшенный в XII веке витой резьбой, еще один в императорской сокровищнице в Вене).
Впрочем, не только теологи умели сочинять. С XIV века сравнение себя, влюбленного, с единорогом, становится общим местом в любовной поэзии и прозе. Влюблённый бегает туда-сюда как единорог, пока возлюблённая не свяжет его своей красотой.
В XV веке происходит взрыв численности единорогов. Не говоря о многочисленных книжных иллюстрациях и картинах, тому свидетели два исполинских комплекта шпалер. Оба комплекта изготовлены в конце столетия мастерами бельгийских либо французских фабрик. Один комплект изображает охоту на единорога и теперь красуется в Нью-Йорке в музее Метрополитен. Второй – в парижском музее Клюни. Размеры дейстительно чудовищные. Первый за пять веков кое-что потерял, а по описи 1680 года (когда он украшал опочивальню великого афориста Ларошфуко – кстати, ещё и олигарха) числился шести метров высотой и 20 метров длиной.
Самые знаменитые лев и единорог, конечно – с той шпалеры в Клюни, которая безумно часто воспроизводится на чашках, ковриках, подушках, марках, футболках и т.п.
На шпалерах в Клюни единорог – всегда в паре со львом. Правда, они стоят зеркально по отношению к сиенскому барельефу. Теперь лев слева от зрителя, единорог справа. Точно так же на шпалере с изображением мученика Стефана того же времени – кстати, тут между львом и единорогом обезьяна, которая появляется и на одной из шпалер Клюни.
Пять шпалер изображают пять чувств: вкус, зрение (тут принцесса даёт единорогу посмотреться в зеркало – акт довольно волшебный), осязание (принцесса касается рога – и всем молчать! это может означать, что единорог освобождает ее от яда), обоняние.
На шестой шпалере – принцесса на фоне шатра. Есть надпись-девиз: «Моё главное стремление». Но нет пояснений! Шпалеры были найдены в провинции в начале XIX века французскими романтиками, прославлены Жорж Санд, а первоначальный смысл безвозвратно утерян. Впрочем, сила символов – льва и единорога – как раз в том, что они сами по себе настолько понятны, что всё остальное не так уж обязательно.
Если единорожьи шпалеры были утеряны и выпали из культуры на триста долгих лет, то более удачной оказалась судьба другого единорога – шотландского. Именно в XV веке единорог стал поддерживать щит с изображением льва – герб королей Шотландии. До этого щит держал дракон. Тут, конечно, и речи нет о драке, скорее – о служении. Единорог, правда, довольно уродливый, но это потому, что изображение появилось прежде всего на монетах, пусть даже золотых. Есть картина 1505 года, изображающая шотландского короля в молитве рядом со шпалерой на которой его герб со львом поддерживают два единорога. На монете - при тогдашней технике чеканки просто уместился лишь один. Когда же в начале XVII века Шотландия слилась с Англией, единорог и лев стали поддерживать уже общий британский герб – единорог слева, лев справа. Тогда и сочинили стишок про их драку – уж слишком много воевали между собою шотландцы и англичане. Шотландию символизировал единорог – хотя, и на шотландском гербе главная фигура лев. От национальных страстей осталось нечто вроде считалки про божью коровку – двум задирам дают сперва белый хлеб, потом чёрный, потом сливовый пирог, а когда и это не помогает – выгоняют прочь из города.
Российским эхом британских страстей стали московские единороги. Их на редкость много. Завезли их, возможно, сами англичане – во всяком случае, единороги на гербе Ивана Грозного появляются именно тогда, когда в Россию проникают англичане, когда в воспалённой голове русского царя рождается идея жениться на английской королеве. Единорог еще и в середине XVII века иногда оказывается там, куда его поместил Грозный – на груди двуглавого орла, где потом утвердился Георгий Победоносец. Орёл, кстати, тоже заёмный – австрийский…
Когда единорог был выгнан из герба России, он нашёл себе пристанище на главной башне Кремля – Спасской. Там львы и единороги прямо под часами, который делал англичанин Христофор Галовей в 1628 году. Правда, «англичанином» он был только с точки зрения русских, а вообще-то – как подсказывает фамилия – он был такой же чистопородный шотландец, как и предок Лермонтова, в то же самое время эмигрировавший в Россию. Конечно, с земли разглядеть этих львов и единорогов трудно – они больше похоже на кошек с мышками, тем более, что рога со временем поотваливались. Что ж, изумительной красоты и пребольшие единорог со львом украшают фасад Синодальной типографии на Никольской улице. Но это уже безо всякого смысла – просто архитекторы развлекались. Это извиняет и золотых единорога со львом под короной (так!) на шпиле Исторического музея. Красиво, воинственно, эротично… Если хотите, религиозно – в конце концов, лев символ Христа, в наши дни благодаря «Хроникам Нарнии» Льюиса, а единорог, как мы видим, тоже символ Христа…
Другое дело, что и лев, и единорог символ не вообще Христа, а Христа государственного. Христа, запутавшегося в дереве, которое исследователь эпохи Грозного Руслан Скрынников назвал «баобабом самодержавия». Нет, Руслан Григорьевич не был антиопричником и антигосударственником, он считал, что вертикаль власти «более других государственных форм соответствовала реальным социально-экономическим и политическим условиям развития страны». На что остаётся ответить словами Маленького Принца:
«Если баобаб не распознать вовремя, потом от него уже не избавишься. Он завладеет всей планетой. Он пронижет ее насквозь своими корнями. И если планета очень маленькая, а баобабов много, они разорвут ее на клочки.
– Есть такое твердое правило, - сказал мне позднее Маленький принц. – Встал поутру, умылся, привел себя в порядок – и сразу же приведи в порядок свою планету. Непременно надо каждый день выпалывать баобабы, как только их уже можно отличить от розовых кустов: молодые ростки у них почти одинаковые. Это очень скучная работа, но совсем не трудная».
А есть и другие львы и единороги, совсем не грозные и не запутавшиеся в баобабах самодержавия, и вот эти львы свободы и единороги демократии вполне уместны там, где нужна чистота чувств и направленность к главной цели. Хотя, если по большому счёту, современность начинается там, где заканчиваются аллегории. Хейзинга назвал XV век осенью Средневековья, но, честное слово, Средневековье всё - сплошная осень. Когда вера превращается в принудительную форму, тогда форма заменяет веру. Если люди вынуждены исповедовать идеи, в которые не веруют, то они превращают эти идеи и саму жизнь в бесконечное жонглирование образами.
Чем меньше свободы любви, тем больше аллегорий любви. Чем меньше Христа, тем больше символов Христа. Так что история единорогов в христианстве - это довольно грустная история о том, как фантастическое животное превратили в символ совершенно нефантастического Иисуса. Потому что Иисус Сам был превращён в символ Самого Себя.
К счастью, пятнадцатый век оказался последнем в веренице аллегорической веры. Творческий порыв надул шарик - и тот лопнул, не выдержал. Дальше уже началось трудное и медленное возвращение от аллегорического мира к реальному, с реальной верой и реальным неверием, с реальной любовью и реальной ненавистью, а не с образами и подобиями жизни.
Лит.:
Faidutti, Bruno. Images et connaussance de la licorne (fin du Moyen-Age - XIX sicle). Universite Paris XII, 1996.
Freeman, Margaret Beam [1899-1980]. The Unicorn Tapestries. New York: The Metropolitan Museum of Art; E.P.Dutton, Inc., 1983. 2nd ed. (I ed. 1973).
