Яков Кротов
XVI ВЕК: РЕФОРМАЦИЯ КАК МЫШЛЕНИЕ
См. реформация.
XVI ВЕК: РЕФОРМАЦИИ ПРОТИВ ТВОРЧЕСТВА
Реформации в XVI веке было две: протестантская и католическая. Конечно, есть огромное лукавство в попытках католиков представить свою реакцию на Лютера как самостоятельную реформацию, а не контрреформацию. С таким же успехом противники русской революции могли бы присвоить себе название "революционеров" - ведь они тоже не собирались реставрировать дореволюционный порядок с точностью до запятой. Да хотя бы и собирались - ничто нельзя реставрировать точь-в-точь, значит, формально любой реставратор, любой реакционер имеет право считать себя революционером.
Две было реформации, и трагедиях обоих заключалась в их нетворческом характере. Реформа по определению не есть творчество. Таково, во всяком случае, мироощущение, основанное на библейском повествовании. Творец Библии не реформировал ничего, а творил.
Лютер и Борромео - символы двух реформаций. Эразм, Рабле, Монтень, Шекспир - символы творчества. К несчастью, и для современных верующих к "истории Церкви", к их "духовным предкам" относятся прежде всего первые, а вторые интересны лишь постольку, поскольку "имеют отношение". Такое религиозное сознание шизоидно, потому что в повседневной жизни верующие так же, как и неверующие, предпочитают жить в культуре, сформированной последними. Последние в Церкви есть первые в жизни, и разделение Церкви от жизни - явление абсурдное и болезненное прежде всего с точки зрения Церкви. Церковь есть жизни, где безжизненность, там нет Церкви.
Современный человек приходит к Богу как к источнику и вершине всего того, что ему интересно - а интересно ему то, в чём он вырос, чем он живёт, а именно, современная культура. Это современная культура ставит человека перед проблемой смысла - средневековая культура такой проблемы не ставила. Смысл, осуществляемый через сюжет, вдохновение, свершение. Этот смысл человек находит в Боге, а дальше - два пути. Один - тупик. Найдя смысл жизни в Боге, человек отказывается от жизни в пользу Бога. Как будто Богу это нужно! Человек плюёт в Толстого, который проторил ему дорогу к Богу - проторил вместе со всей культурой. Человек отбрасывает культуру, как космический корабль отбрасывает баки с топливом. Только человек - не космический корабль, и Царство Божие - не в небе, а внутри (сказано не Кантом или Кюнгом, Христом сказано). К тому же, отбрасывая современную культуру, человек на её место присобачивает (наиболее точное слово) культуру средневековую, а то и рабовладельческую, и подменяет жизнь с Богом игрой в Средние века или античность. В лучшем случае, человек милостиво изволяет "ценить культуру" за то, что она "указывает", "свидетельствует", за то, что Толстой всё же бывал в Оптиной пустыне. Так вот ведь нет же: как ни велики оптинские старцы, как ни святы, а всё-таки не на Ясной Поляне подобает вешать доску: "Тут жил Лев, который ходил в Оптину", а на Оптиной: "Тут бывал Толстой". Не надо терять чувство меры. Бог пришёл не к монахам, а к Толстому, и величие оптинских старцев в том, что они были выше монашества и ближе к Толстому, пусть обстоятельства мешали обоим сторонам понять свою близость.
* * *
"Реформа", "реформация" - от лат. "reformatio".
В конце Средневековья это был юридический термин: переработка законов,
университетского курса, канонов. В анонимном трактате "Реформация
императора Сигизмунда", вышедшем около 1430 года, слово было
употреблено для обозначения обновления мирового порядка. Более глубинным
значением слова было философское: "форма" вещи была существенной
и неизменной частью вещи, поскольку эта вещь вообще существовала.
"Реформировать" означало вернуть подлинную сущность. Реформировать
Церковь означало приблизить ее к небесной Церкви.
В этом смысле реформация была понятием консервативным, обращенным
вспять (что и заметно на Лютере), к идеалам, а не к реальности и
не к людям. Бороться со злом (например, с индульгенциями или безработицей)
можно и не прибегая к концепции "идеальной формы", которую
нужно выявить.
Сила реформационного мышления в том, что оно предлагает авторитетную
опору (в прошлом и, для религиозного человека, на небесах), предлагает
системное решение проблемы и создает терминологию, способную объединить
социально активных людей.
Слабости вытекают из этих преимуществ: системность, структурность
оборачиваются идеологизированием, когда резко сужается или просто
исключается возможность общения для поиска новых форм. Язык и психология
калечатся, потому что всякому действию нужно подыскивать оправдание
в прошлом или в какой-то глобальной теории. Это блокирует меры частные,
бессистемные, зато выработанные людьми, непосредственно соприкасающимися
с проблемой.
Реформационное мышление заведомо склонно к интеллектуальной игре,
при которой каждому действию подыскивается системное обоснование.
Объединяются сторонники идеи, но одновременно отсекаются противники
глобальной идеи, пусть даже они могли бы помочь в решении частной
проблемы Так в католичестве проблема инквизиции была в конце концов
решена помимо глобальной реформы, предложенной протестантизмом.
Нарастает пафосность, и это само по себе становится проблемой более
тяжелой, чем те, которые предполагается решить. Укрепляется решимость
жертвовать ради идеала всем, чем нужно жертвовать - в том числе,
и такими "частностями" как искусство диалога, а иногда
и просто живыми людьми.
Силы и слабости реформационного мышления наследует мышление прогрессистское,
которое переносит идеал из прошлого и вечного в будущее.
Прогрессистское мышление исчерпало себя и перестало пользоваться
безоговорочной популярностью в XX столетии. Действия, которые могут
называться реформами, теперь предпочитают обосновывать не глобальными,
а частными, техническими доводами.
В отличие от идеи реформ вообще, идея реформации Церкви уже в момент
своего рождения не вдохновляла все общество. Вера преемников Лютера
в то, что "протестантская Реформация" есть основное событие
XVI столетия, как и вера преемников врагов Лютера в то, что таким
основным событием является "католическая Реформация",
резко отделяет их не только друг от друга, но и от большинства людей,
для которых XVI век есть прежде всего один из первых веков "Нового
времени", времени секулярного. |