XVII ВЕК: ТВОРЧЕСТВО - ВСЕГДА НОВОЕ, НОВОЕ - НЕ ВСЕГДА ТВОРЧЕСТВО
См. старообрядчество.
Старообрядчество можно понять, если понять, почему оно хочет именоваться старообрядчеством и протестует против имени "раскол". Страх "раскола", жажда единения объединяет старообрядцев с их противниками. Западная психология проводит реформы во имя истины, во имя улучшения жизни, в общем, с разными целями, русская психология проводит реформы всегда с одной целью - сплотить ряды, убить индивидуальность, этот зародыш личности. Форма должна быть такой, чтобы подавлять личность в зародыше. Личность - враг целого, цельности, целостности. Русские - как нечто цельное - не "завоёвывают" (хотя с точки зрения окружающих, они именно завоёвывают, и по факту - завоевали шестую часть планеты). Русские убивают личное в себе и в окружающих, создают аморфную массу.
Лесков противопоставлял "железную волю" западного человека (взятого в карикатурном образе германца) - русской воле, символом которой сделал кадку, из которой лезет тесто во все стороны. Руби тесто немецким мечём, - меч завязнет, а тесто поглотит и меч, и рубаку. Могилу Канта поглотило и прилегающие к нему земли... Собор в Ницце... Собор в Лондоне... Старообрядцы в Латвии... в Румынии... в Америке...
Формально сходство у старообрядчества с протестантизмом велико, но это случай, когда форма ничего не значит. В обоих случаях, движения основываются на личном усилии своих членов, противостоящих коллективизму всякого рода, начиная с державного коллективизма и до коллективизма семейного. Протестантизм, однако, приводит к рождению личности, старообрядчество лишь укрепляет коллективизм, придаёт ему новую форму.
Современный протестантизм кажется русским фанатикам (и не только фанатикам старообрядчества) подобием ролевой игры. Каждый сам выбирает, как ему называться, что одевать, о чём говорить, как понимать Библию, сочиняет сам себе обряды, а религия - лишь результат договора с другими о том, что такие-то условности принимаются.
Однако, под этой "условностью" скрывается предельная серьёзность. Тут "условность" от "слова", от сознания слова как проявления самого глубинного в человеке, как средства общения с другим. Условность форм - прямое следствие безусловности человека как образа и подобия Божия. Формы условны, но договор о формах - безусловен, как и всякий договор, как и всякий контакт между двумя носителями способности говорить. Это не субъективизм, а личностность. Не относительность, а диалогичность. Относительность подразумевает, что ничего, кроме говорящих, не существует. Диалогичность подразумевает, что вступающие в диалог вступают в мир предельной абсолютности - настолько предельной, что она уже и беспредельна и в словах вполне выражена быть не может.
Старообрядчество же есть именно ролевая игра, причём игра военная - очень серьёзная в своей решимости всех победить и истребить. Другое дело, что бодливой корове Бог рогов не даёт. Ирония заключается в том, что старообрядцы абсолютно ни в чём существенном не отличаются от новообрядцев, как в добром, так и в плохом. Протестантизм от римо-католичества отличается как отличаются два ствола, выросшие из старого пня. Старообрядчество от "господствующей Церкви" отличается как лошадь "в поводу", которую конный воин вёл за собою, от лошади "под седлом", на которой этот воин ехал. Которая "в поводу" - посвежее и пободрее, но всё равно это боевое животное, а не человек.
Споры русских об обрядах формально - такой же вздор, как споры англикан о пунктах веры. С точки зрения науки нет принципиальной разницы между двумя знаковыми системами - языком догматов и языком обрядов. Споры об обрядах не есть проявление "обрядоверия", как споры о догматах не есть проявление "догматизма". Они не пусты и не бессмысленны, и напрасно спорящие о догматах насмехаются над спорящими об обрядах. С таким же успехом оперные певцы могут насмехаться над балетом.
Протестантизм не более помог развитию капитализма, чем католичество. Более всего развитию капитализма помогла свобода, вечный источник творчества. Свобода ограничила феодализм, свобода сменила феодализм на капитализм, свобода ограничивает развитие капитализма, когда тот посягает на человека. Свобода когда-нибудь создаст нечто, чему придётся давать новое имя, потому что это уже не будет капитализм. Вот свобода - останется свободой.
Жажда свободы вдохновляла будущих реформаторов - и протестантских, и католических. Русских старообрядцев и новообрядцев вдохновлял страх свободы и ненависть к свободе. Старообрядцы как проигравшие и гонимые были поставлены в ситуацию свободы - и не справились с нею. Их западный аналог - христианские реакционеры, которых предостаточно и среди протестантских движений (амиши), и среди католических (лефевристы). Красные ботинки и колпак Санта-Клауса, который Папа Римский Бенедикт XVI вытащил из ватиканского чулана, - такой же символ ненависти к свободе как два перста, сапоги и наполеоновски скрещённые на груди руки старообрядцев.
Конечно, нужно заметить, что старообрядчество изменилось. Консерватор всегда меняется не меньше, а иногда и больше, чем либерал. Банка с тушёнкой менее всего похожа на корову, и консервативное христианство менее всего похоже не то что на Христа, но даже на антично-антикварное христианство, которое пытается законсервировать. Современные русские старообрядцы так же похожи на старообрядцев хотя бы XIX cтолетия как Бородинское сражение в исполнении энтузиастов исторических реконструкций на Бородинское сражение.
Сходство, однако, есть, хотя оно вовсе не там, где его надеются достичь старообрядцы - не в обрядах и уж, подавно, не в догматах и не в религиозных традициях или психологии. Сходство - в ярости.
Когда в 2011 году русское телевидение показало фильм об истории раскола, людей поразили прежде всего абсурдность споров, а затем - их яростность. А что, собственно, поражаться? Эти два феномена никуда не уходили из русской истории, они только меняли форму. Разногласия между разными фракциями русской номенклатуры так же ничтожны и так же яростны. Споры остроконечников и тупоконечников куда содержательнее споров "либеральных империалистов" с "имперскими либералами". Остроконечники и тупоконечники уже тем замечательны, что чётко и откровенно формулировали предмет своих разногласий. Но кто может сформулировать суть разногласий между Ельциным и Хасбулатовым, Путиным и Медведевым, Горбачёвым и Лигачёвым, Косыгиным и Шелепиным. В лучшем случае, - борьба амбиций, что же до идей, то между ними различий не больше, чем между двумя серыми биллиардными шарами. Ни тупых концов, ни острых, ни яиц, ни завтраков, а одно желание - отобрать у другого кий и вдарить посильнее.
Старообрядчество можно счесть бескультурьем (тогда слово "культура" используется в старом смысле слова, как то, что возвышает над "бытом"), однако тогда вся Россия - бескультурна. Она такая и есть. Споры казённых либералов с казёнными консерваторами - вздор, потому что "казна" такая штука, что она всегда - существительное. Нет "казённых либералов", есть либеральная казёнщина и консервативная казёнщина. Те "новообрядцы", которые переходят из Московской Патриархии в старообрядчество, переходит из одной разновидности несвободы в другую. Впрочем, есть и противоположные переходы. Наверное, есть свободолюбивые люди и в старообрядчестве, и в Московской Патриархии, но они тщательно своё свободолюбие маскируют, либо не показывают, либо показывают такой скромненький и жёваный кусочек, что это вызывает жалость и желание подать. Но свобода не подаётся, а поживается.
Никуда не ушли жестокость и яростность XVII cтолетия. В России не ушли, а в Западной Европе - ушли. "Ушли" не сами, - их изгнали с величайшим трудом, на который ушло несколько веков, да и по сей день ещё следы остаются, и зло вообще нельзя "изгнать", его можно лишь "изгонять", постоянно поддерживать защиту от нетерпимости и агрессивности. "Не ушли" тоже не сами - русские во многом халтурят, но уж не в жестокости и не в яростности. Был короткий - полувековой - прорыв к европейскости, но он одинаково был отторгнут и самодержавием, и народом. Конечно, современный старообрядец не матерится как протопоп Аввакум, но ведь было бы формализмом видеть жестокость и яростность лишь в эмоциях.
