Богочеловеческая комедия
1801 год: смерть Лафатера
Может быть, лучшим символом XIX века может служить человек, чья смерть стала первым событием столетия — Иоганн Лафатер. Сиракузы тоже ведь по сей день - место, где убили Архимеда. Скончался этот цюрихский пастор 2 января 1801 года от последствий ранения 26 сентября 1799 года. Ранил его французский солдат, Лафатер остался жив — не очень надолго — и особо просил не разыскивать солдата и его не наказывать, даже написал оду о прощении своего убийцы. Это — нравственный идеал XIX века, когда стремление к миру обрело впервые зримые очертания. Пацифизм невозможен без прощения. В наши дни в США есть целое движение, члены которого подписывают заявление с просьбой, в случае их смерти, убийцу не казнить — но с Лафатером уникальный случай, ибо тут между выстрелом и смертью оказался зазор, достаточный для того, чтобы прощение было осознанным и глубоким актом.
Сегодня Лафатера вспоминают обычно как «физиогномиста», и неспециалисты, начиная с Гёте, склонны над ним посмеиваться. Гёте мог бы и помолчать — именно Лафатер в 1772 году восхитился статьей безвестного автора в защиту веротерпимости и выразил свой восторг публично. Гёте, пока подымался к славе, восторгался Лафатером, увлекался физиогномикой, а поднявшись — начал дистанцироваться. Он ждал от Лафатера обобщений, а тот не обобщал — и правильно делал, потому что «физиогномика» была оной из стадий развития психологии, причём именно той стадией, где обобщения неуместны.
Гёте ещё не мог простить Лафатеру того, что тот пастор и, более того, христианин: «В моих глазах в Лафатере высочайший человеческий разум соединился с грубейшим суеверием… он свихнулся на истории Христа и не может оправиться». Ну да, сильнее Фауста патрона нет, знаем-с, слышали-с...
Гёте упрекал Лафатера в том, что у него «всё в полном беспорядке, вразброс». Современные историки литературы именно за это Лафатера превозносят — в наши дни он был бы одним из лидером блогосферы. Этот человек писал всегда и везде, и во время прогулок он тоже писал, используя специальный ящик (вот когда возник запрос на айпад). Он сохранял копии всех своих писем — а писем были сотни, словно у него был интернет под рукой. Он предпочитал быстроту реакции и диалогичность — величественности и славе.
Лафатер был гениальным психологом-практиком за сто лет до появления соответствующей профессии. Пользоваться этим не умели, его талант использовали для развлечения, даже создали ему дискредитирующую разумного человека славу предсказателя. Между тем, психологи — включая Лафатера — не предсказывают, но, если увидят, что человек пилит сук, на котором сидит, то могут сообщить важную информацию о будущем. Только информацию вряд ли воспримут, во всяком случае, пильщик.
Самая лучшая книга о Лафатере — очень странная, она не о Лафатере, а его жене. Некий берлинский пастор Лите написал об Анне Лафатер книгу, в которой попутно — именно попутно — дал и очерк жизни её мужа. Книга вышла и на немецком в 1866 году, и — в 1870-м году — в английском переводе. Можно предположить, что это — семейный мемуар, исходящий от кого-то из родственников дочери Лафатера Луизы (умершей в 1854 году). Может быть, этот пастор был её мужем? Кстати, один из прямых потомков Лафатера — Эмиль — работал в 1912-1916 годах в Москве инженером, но вовремя уехал в Грецию.
Очерк об Анне Лафатер не очень деликатен по отношению к её мужу. Зачем было упоминать, как он «исполняет свой долг» и лечится на водах, когда его новорожденный сын умирает? Знает, что мальчик умирает, но — лечится. Из восьми детей выжило трое. Жена — всегда дома, в поездки с собою Лафатер её не берёт, даже когда дети уже взрослые. Когда в 1779 году секретарь Лафатера застрелился у него в кабинете, реакция пастора вполне эгоистическая — как он мог, теперь тут будут тяжёлые воспоминания. Ну, зато перед нами живой человек.
Что до выстрела, то здесь стоит рассказать всё подробнее. История прямо связана с нелепым русским мифом о героическом «переходе Суворова через Альпы». Нелепость точно того же рода, что Царь-пушка, которая никогда не стреляла (и слава Богу!) и Царь-колокол, который никогда не звонил. Царь-переход Суворова через Альпы не привёл ни к какой военной победе, погубил массу русских солдат, причём изначально всё шло в тупик, потому что каким-то загадочным образом Суворов не знал, что дорога, на которую он рассчитывал попасть после перехода, попросту отсутствует в действительности. То ли карты у него были неверные, то ли... Непонятно.
Суворов спешил «освободить» Швейцарию от гнусных французских революционеров во главе с генералом Массеной. Только вот Массена нанёс удар первым, наголову разгромил войска Римского-Корсакова, оккупировавшие Цюрих. Это было 26 сентября 1799 года, в полдень. Жители Цюриха попрятались по домам, пока русская армия бежала из города, а французская — вламывалась в город.
Двое французов оказались перед приходским домом и стали орать: «Это публичный дом! Вина, вина!!». Один стал бить в дверь штыком. Лафатер крикнул из окна: «Спокойно, я позабусь о вине для вас». Он взял вина, спустился и, похлопывая солдата по плечу, сказал: «Пейте, сколько пожелаете». Протянул кусок хлеба и денег. Этот солдат оказался вовсе не французом, а швейцарцем и вполне по-немецки сказал, что у Лафатера «братское сердце».
Лафатер вернулся в дом к жене, которая поглядела на него и сказала: «Даниил, неужели ты вернулся из львиного рва?» Лафатер, однако, беспокоился о судьбе Луизы, которая жила неподалёку. Он вышел из дому и огляделся. К нему подошёл третий солдат и потребовал рубашку. Вполне евангельское требование! Лафатер сказал, что не может дать рубашку, а деньги — пожалуйста. Достал монеты из кармана и протянул. Солдат поглядел и сказал: «На рубашку нужно больше!» Лафатер достал из кармана всё, что там было, но и этого солдату показалось (или оказалось) мало. И тут вдруг Лафатер не выдержали сказал: «Это неблагородно. Иди, прошу тебя, оставь меня в покое».
Через двести лет, да ещё из России трудно судить — допустил великий психолог ошибку от шока и усталости или ситуация изначально была безвыходная и очередной рубака был твёрдо намерен изрубить какого-нибудь архимеда.
Солдат вытащил саблю, стал ею размахивать, крича «Денег!» Лафатер подбежал к тем двум солдатам, с которыми до этого, казалось, нашёл общий язык, и попросил его защитить. Но что-то поменялось. Служивый повернул ружьё с примкнутым штыком прямо в грудь Лафатеру, целясь в «братское сердце» и крикнул: «А ну-ка деньги!» Лафатер отвёл штык в сторону. Тут ему на помощь бросился Генрих Хегетсшвилер, отвечавший в приходе за попечение о бедняках. В это же мгновение солдат выстрелил. Пуля пробила руку Хегетсшвилеру и попала в грудь Лафатеру. Лафатер упал. Солдат нажал на курок ещё раз, но ружьё дало осечку.
В этом месте повествователь (мемуарист?) счёл нужным рассказать, как в 1782 году Лафатер, тогда ещё лишь диакон, на каком-то церковном собрании пил из красивого кубка и поинтересовался его историей. Оказалось, на кубке имя священника, в 1684 году застреленного свояком. Лафатер долго молчал и вдруг сказал: «Странно, что мне дали этот кубок. Я верю, что умру от последствий огнестрельного ранения. Я иногда гляжу из окна церкви и мне кажется, что я вижу человека, который в меня целится».
Интересно? Да нет. В мире есть многое, что и не снилось мудрецам, мог Лафатер и предвидеть обстоятельства смерти — это пустяк в сравнении с тем, что он простил того, кто в него стрелял.
В 1817 году английский путешественник, проезжавший через Цюрих, записал, что Массена якобы пытался разыскать убийцу Лафатера, но не смог. Звучит не очень правдоподобно. Дело в том, что в Цюрих Лафатер попал ненамного раньше Массены — 16 августа, причём он бежал в родной город. Так вышло, потому что весной 1799 года Лафатер поехал на воды и тут был арестован по обвинению в шпионаже в пользу России. Повод — Лафатер продал часть своей физиогномической коллекции в Россию.
Суд в Базеле Лафатера оправдал, и это было большой удачей и торжеством правового сознания, потому что вообще-то — война, а Лафатер не раз высказывался против французских революционеров, называя их «фарисеями свободы». А ещё к нему Карамзин приезжал — да что Карамзин, к Лафатеру будущий император Павел приезжал во время своего путешествия по Европе в 1782 году.
Лафатер вышел на свободу, но не мог ею воспользоваться - но он оказался отрезан от Цюриха постами французской армии, осаждавшей город. Обратился лично к Массене — Лафатер был всё-таки человек европейской известности — но тот его не выпустил. В итоге Лафатер воспользовался добротой некоей француженки, которая имела пропуск на выезд и взяла с собой пастора, представив его «другом».
Сочинения Лафатера не читают, гимны его не поют (а когда-то они были довольно популярны), но вот прощение перед смертью — это помнят. Это напоминает ещё одно концепцию Лафатера: тот считал, что профиль лучше говорит о характере человека, чем картина маслом. Профиль выделяет главное. Благодаря Лафатеру стали популярны силуэты, которые так искусно вырезал министр финансов Людовика XV Этьен Cилуэт. «Главное» в профиле, конечно, нос — и в текстах Лафатера нос всегда занимает важнейшее место. Этим он схож со своим современником, тоже пастором — Лоренсом Стерном, великий роман которого «Жизнь и мнения Тристрама Шенди» вращается вокруг носов, как в прямом, так и в переносном смысле.
Что такое нос в переносном смысле? А что такое ружьё, штык? «Пуля дырочку найдёт» - это что? Какие ассоциации? Так вот, у любого насилия, во имя каких бы идеалов оно не совершалось, в профиле вместо носа — нож, кинжал, штык. А в профиле Лафатера главным останется навсегда — прощение и любовь. И если это называется «свихнуться на истории Христа», что ж — лучше сумасшедшее прощение, чем трезвое человекоубийство.
