XIX ВЕК: ЗАГАДКИ НЕКАНОНИЗИРОВАННЫХ СВЯТЫХ
Если звёзды не зажигают, значит, у кого-то проблемы с этими звёздами. Канонизация мучеников, убитых за веру, особенно, если эти мученики — епископы и священники, дело банальное. Почему тогда Ватикан не канонизировал и, видимо, уже никогда не канонизирует духовенство, расстрелянное парижскими коммунарами в 1871 году? Архиепископ Парижский Жорж Дарбуа и ещё двое священников были расстреляны в среду 24 мая, ещё несколько десятков человек на следующий день, накануне падения Коммуны. Вся эта неделя — с 21 мая — получила название «Кровавой», и не только потому, что — как писали большевистские историки — были расстреляны тысячи коммунаров, но и потому, что коммунары тоже расстреливали. Причём, коммунары были стороной воюющей, архиепископ и священники — отнюдь. Их содержали в тюрьме несколько не за какие-то преступления, а в качестве заложников — коммунары хотели обменять их на Огюста Бланки, находившегося в тюрьме у правительства Тьера. Торговля была долгой и безуспешной. Расстрел был совершенно иррационален — чистый акт озлобленности. Когда «буржуи» расстреливали коммунаров, у этого был хоть тот рациональный предлог, что оставлять в живых людей с оружием и жаждой убийства опасно. (Тем не менее, оставшимся в живых коммунарам была дарована сперва частичная, а позже и полная амнистия).
Маркс так оправдывал попытку выторговать Бланки на заложников:
«Истинный убийца архиепископа Дарбуа — Тьер. Коммуна несколько раз предлагала обменять архиепископа и многих других священников на одного только Бланки, находившегося в руках Тьера. Но последний упорно отказывался от этого обмена. Он знал, что, освобождая Бланки, он даст Коммуне голову, архиепископ же гораздо более будет полезен ему, когда будет трупом».
Классическая логика всякого греха: не я насилую, не я краду, не я убиваю, не я не верую. Она меня спровоцировали себя изнасиловать, они вынудили меня убить его, он своим поведением вынудил меня убить его, Бог такой несправедливый, что Он сам не даёт верить в Себя.
Логика Маркса — логика культа личности. Мол, если бы Бланки возглавил коммунаров, то... Что «то»? Нарушились бы законы соответствия производительных сил производительным отношениям? Коммуна постепенно обратила бы в свою веру Францию, потом Германию и Англию, затем Польшу, Москву, Васюки?...
Каким рисует себя некий француз Гено-Винке (Guenot-Vinqer, в сборнике «Парижская коммуна в борьбе с религией и Церковью» 1933 года почему-то превращённый в Гено-Венже; памфлет Гено написан в то время, когда Дарбуа находился в тюрьме Коммуны). Гено родился около 1830 года, стал священником в Париже и покинул Церковь незадолго до Коммуны.
Несчастный Гено — он жертва обстоятельств: «Я попал в западню ещё с самого детства … захваченный колёсами ужасной машины, я невыразимо страдал и выбрался из иезуитского механизма лишь весь покрытый ушибами и синяками. … Учителя, семья, родственники — все сообща, желая, быть может, мне самого хорошего, оторвали меня от общего нормальнго пути, чтобы предать меня в руки церкви, этого гигантского и дьявольски хитрого проводимого заговора против человеческого разума».
Истеричность тут неизбежна — ведь человек должен оправдать себя. Такой умный, такой свободолюбивый — почему всё-таки пал жертвой обстоятельств? А обстоятельство вот какие — и начинается истерика: «Мои устремления к свободе мысли весьма часто восставали против духовного порабощения, но моим воспитателям всегда удавалось восторжествовать над всеми моими попытками мятежа».
Гено отрёкся от сана, стал печатать статьи против клерикализма и, наконец, женился. Женитьбу он называет «ещё одним плевком в физиономию деспотизма, сообщником которого я отказался быть». Брак зарегистрировали в Лондоне.
Больше религии Гено ненавидит, кажется, только итальянцев. Впрочем, их пороки он объясняет дурным влиянием папства:
«Население Рима не требует ничего, кроме хлеба и зрелищ. Оно питается попрошайничеством, оно развлекается религиозными празднествами. Все виды пороков находят себе здесь приют. В простонародьи жуткое кровосмесительство загрязняет семейный быт. Члены семейств ночью все лежат вповалку на одной и той же грязной соломе».
Впрочем, духовенству досталось сполна. Стандартное обвинение — враг — извращенец. Только если в ХХ веке католических священников ругали за педофилию, то в XIX - «полиции пришлось заняться скандальными взаимоотношениями между одним церковным сановником и сенатором. В дело однако вмешался архиепископ [Дарбуа]. Сановника убрали, сенатор остался на своём месте, и дело было замято».
К счастью, спустя полтораста лет нужно пояснять — гомосексуальные отношения взрослых не так давно считались уголовным преступлением. Посадить могли и сенатора, и сановника.
Скрупулёзно подсчитывал Гено доходы духовенства — государственное жалованье от 1000 до 1500 франков в год. Но ведь есть ещё доход от треб, так что «самый бедный приход Парижа даёт священнику от 16 до 18 тысяч франков в год», а в богатых приходах — и 40 тысяч франков случается у настоятеля.
«Свои огромные досуги некоторые лицейские священники используют для проповедей в разных церквах, что, разумеется, значительно увеличивает их жалованье. Тысяча или две франков за великий пост, смотря по приходу, пятьсот франков за филипповки, десять-тридцать франков за богослужение — вот тариф, по которому работают священники без прихода».
Франк стоил рубля три с полтиной, и 4 тысячи рублей — вполне приличная месячная зарплата хорошего журналиста или городского священника. Только русское духовенство лишь мечтало о государственном жалованьи...
Гено против догмата о папской безошибочности — Дарбуа был против догмата о папской безошибочности. Архиепископ Парижский — один из немногих участников Первого Ватиканского собора, кто открыто протестовал против принятия догмата. Когда догмат приняли, Дарбуа беспрекословно выразил послушание Папе.
Гено против ватиканской вертикали власти — Дарбуа горячий борец с ватиканской вертикалью, сторонник «галликанизма» - свободы Французской Церкви от мелочной опеки Рима.
Гено ненавидит иезуитов — Дарбуа приложил все усилия для изгнания иезуитов (и представителей других орденов) из Франции. За что папа Пий XI отказался возводить Дарбуа в кардиналы и обвинил его в либерализме.
Архиепископ был и литератором. Он перевёл на французский «О подражании Христу» - как это в России в те же годы сделал Победоносцев.
Он написал биографию св. Томаса Бекета — английского архиепископа, убитого по королевскому приказу в 1170 году. Бекет канонизирован — в отличие от Дарбуа или от архиепископа Сан-Сальвадора Ромеро, убитого «антикоммунистами» в 1982 году. В чём разница? Главное — все трое не имели того «выбора», который считается обязательным для мучеников. Вот если бы им предлагали отречься от веры, обещая помиловать...
Между прочим, Иисусу не предлагали отречься от богохульного взгляда на Себя как на Мессию.
Тысячам верующим — священникам, епископам, монахиням — которых убивали в ХХ веке в Испании и Китае, Мексике и России — никто не предлагал отрекаться от веры. Некоторые отрекались, но спасало это очень немногих.
Представим себе, что коммунары входят в камеру — Дарбуа радостно сообщает им, что стал атеистом и коммунистом, твёрдым искровцем, готовым потоптать распятие. Что, они бы его выпустили? Они же его расстреливали как предмет - «залог». Заложник не есть человек, а у предмета вероисповедания не бывает.
Что же, канонизировать всех невинно убиенных христиан? Но почему тогда не канонизировать и всех невинно убиенных — верующих и неверующих, буддистов, индуистов, материалистов и т. п.? Так ведь можно размыть границу между верой и неверием! Если вера — не драгоценный катализатор, превращающий трагическую гибель в славный подвиг, то зачем веровать? Пожить атеистом, а перед смертью нарваться на невинную гибель. Да если вдуматься, всякая смерть — невинная!
Что ж, если вера — только средство победить и преобразить свою кончину, тогда — свободны! Бог простит! Веровать в Бога стоит не потому, что один Бог побеждает смерть, а потому, что Бог — один. Религия ради победы над смертью — такая же глупость как женитьба в порядке победы над кровавым режимом Наполеона III. Молитва Богу — это не какое-то выбрасывание камней изо рта, словно душа это воздушный шар и надо его облегчить, чтобы подняться вверх. Молиться стоит потому, что сама молитва и есть полёт, а словами молишься или без слов — это уж как ветер понесёт.
