|
.
Николай Могилевский (27.3.1874, с. Комиссаровка, Верхне-Днепровского у., Екатеринославская губ., - 25.10.1955). Сын сельского дьячка, Феодосий Никифорович Могилевский окончил семинарию в Екатеринославе, преподавал в сельской школе, а в 29 лет принял монашестве в Тверской Ниловой пустыни. Монастырь он выбрал, помолившись, попросту наугад – справочник по обителям на этой именно открылся. В октябре 1905 г. он был рукоположен во иеромонаха, в 1911 г. окончил Московскую духовную академию и начал карьеру «учёного монаха»: был помощником инспектора в Москве, инспектором в Полтаве, заведующим миссионерской школой в Иркутске, 12 июня 1917 года стал ректором Черниговской семинарии – первый (и, кажется, последний) выборный ректор. Но тут – революция. 26 октября 1919 г. в Чернигове Могилевский был поставлен в епископы с титулом Стародубского, однако во время гражданской войны он часто исполнял обязанности главы всей Черниговской епархии. Однажды, когда Чернигов был под властью белых, епископ узнал о готовящемся еврейском погроме. Могилевский явился к командующему и пригрозил анафемой, если кровопролитие не будет остановлено. Позднее он объяснял:
«Мы, христиане, не имеем права осуждать никого, тем более целую нацию. Если у кого-то есть вина перед Богом, то Господь Сам и осудит Своим судом, а нам дана заповедь: "Не суди, да не судим будешь". Да, евреи предали и распяли Христа, но ведь Господь по плоти родился от еврейки, и Апостолы тоже были евреи, и первые христиане, которые уверовали во Христа после проповеди Апостола Петра тоже были евреями. И не силой оружия мы должны проповедовать Христа, а любовью к Богу, к ближнему и чистотою своей жизни, поэтому я и запретил это безумное кровопролитие».
Епископа отправили на пять лет в концлагерь, который размещался в зданиях бывшего Саровского монастыря. Порядки были ещё мягкие, заключённому духовенству удавалось даже служить литургию и чувствовать себя словно на особо суровом послушании у Серафима Саровского. После освобождения он жил в Егорьевске под Москвой, но часто бывал у митр. Сергия Страгородского, руководившего тогда легальной Церковью: исповедовал его, занимался в библиотеке Патриархии. Однако, кафедры ему не давали, а через пять дней после нападения немцев на Россию арестовали. Его обвинили в том, что он говорил епископам с Западной Украины, которые приезжали в Москву в марте 1941 года, что будущее их нехорошо, что советская власть нещадно преследует Церковь. Обвинение наверняка не было ложным, слава Богу, только самого интересного следователи не знали: Могилевский считал, что репрессии – вина не гонителей, а верующих: «Благодарение Богу, что мы могли жертвовать собой ради того, чтобы искупить грехи священства, - говорил он. - Потому что за последние годы было много неправедных священников. И Господь даровал нам такую возможность, чтобы мы могли искупить эти грехи». А на допросе он отвечал: «Правда, я в беседе говорил, что большинство епископов в СССР находятся в тюрьмах и ссылках, но я считаю, что это не клевета, а, по моему убеждению, действительное положение». Его сослали в Казахстан на пять лет. Феодосий решил не искать единоверцев, а терпеливо переносить все испытания, а кончилось это тем, что через полтора года он изнемогший свалился на обочине дороге помирать. Очнулся в больнице: его подобрал татарин, привёз, а потом ещё и привозил поесть. Потом епископ спросил, с чего вдруг иноверец-инородец проявил доброту, а тот ответил вполне по-евангельски: «Я ехал по своим делам, Бог сказал мне: "Возьми этого старика, его нужно спасти"». Проблема в том, что говорит Бог всем, а слышат его почему-то далеко не все. Когда в сентябре 1943 года Сталин изменил свою церковную политику, митр. Сергий просил освободить Могилевского, то тот был освобождён почти через год. Впрочем, он остался в Казахстане, только уже не ссыльным, а митрополитом всей республики. Звание было громкое, только церквей почти не было. В Алма-Ате сперва отдали один храм, потом второй. Архиереем он оказался необычным и по дореволюционным представлениям, и по советским: без ограничений принимал всех, всех сам поил чаем. Прихожане любили его безумно, сотни людей приходили именно в ту церковь, где он служил, и люди вспоминали после его смерти: «Захотелось просто подойти к нему и рассказать все, что есть на душе». И подходили. А главное: «Он никогда никому ничего не приказывал. Он всегда просил. И, если дело было серьезное, просил со слезами». На дни памяти преп. Сергия Радонежского и других святых монахов он часто служил как священник, в холщёвом облачении и объяснял: «Как подумаю, кем были эти святые старцы, так стыдно мне становится одевать наши парчовые облачения. Они в простых облачениях служили, а какой святости достигли! Нам бы хоть чуточку их святости...». Случалось, у епископа просили благословения и казахи – мусульмане и мусульманки. Он благословлял, православные поражались: как же, они ведь нехристи, а Могилевский не ленился объяснять: «Все труждающиеся и обремененные вправе уповать на милость Божию». Канон. МП, 2000. Память 12/25 октября. |
