Яков Кротов: история Трофима Морозова и его сына Павла

Яков Кротов

ИСТОРИЯ РОССИИ

Дружников Ю. Доносчик 001, или вознесение Павлика Морозова. М.: Русский путь, 2001. 224 c.

1932: ИСТОРИЯ ТРОФИМА МОРОЗОВА И ЕГО СЫНА ПАВЛА

25 ноября 1932 года в городке Тавда (полддня на поезде от Екатеринбурга) Тобольской губернии состоялся показательным суд над людьми, которых обвинили в убийстве коммунистического героя Павла Морозова. Следователь даже не осмотрел места убийства. Адвокат защищать обвиняемых отказался. В клуб, где проходил суд, собрали тысячу человек, провели митинг школьников, которые держали плакаты с призывом расстрелять обвиняемых. 29 ноября обвиняемых приговорили к расстрелу, тут же вывели из клуба к заранее вырытой яме, приказали снять одежду (она была вполне хорошей) и расстреляли. Старшим из расстрелянных был 81-летний Сергей Сергеевич Морозов, дед убитого. Когда-то он был надзирателем в тюрьме, но влюбился в заключенную, воровку, и, когда она освободилась, на ней женился. А вот его сын Трофим женился на односельчанке Татьяне Байдаковой. Вместе со старшим Морозовым расстреляли его жену Ксению, племянника и сына.

Морозовы (и Байдакова) были белорусами, в начале двадцатого века они вместе с другими бедняками отправились в Сибирь: правительство поощряло освоение тайги (и заодно уменьшало число коренных жителей в Белоруссии). Крестьян перевозили по дешевому тарифу, давали каждому мужчине 150 рублей пособия, весной снабжали семенами. Деревня, куда в 1910 году приехали Морозовы, была создана белорусами в 1906 году и названа Герасимовкой по имени старшего из крестьян. Это самый центр России, географически – Западная Сибирь, а в быту обычно этот регион называют Северным Уралом. Места столь глухие, что с 1929 года большевики ссылали сюда крестьян, которых сочли кулаками. Крестьяне Герасимовки тоже не торопились организовывать колхоз, надеясь, что власти не станут давить на тех, кто и так живет в каторжных условиях. Трофима Морозова избрали председателем сельсовета: умный и осторожный крестьянин старался защищать односельчан от поборов властей, а когда чувствовал, что давление слишком велико, заботился, чтобы власть получила зерно, за которым она охотилась. Создавать колхоз Морозов не хотел. Что было необычно: ушел от жены к другой женщине. В деревне к его первой жене относились недоброжелательно, считая неряхой и скверной хозяйкой.

Весной 1932 года Трофима Морозова арестовали. Его обвинили в том, что он помогал ссыльным крестьянам бежать, выдавая им справки, заменявшие введенные как раз в 1932 году паспорта. Доказательств вины Морозова не было, и главным свидетелем оказался сын Морозова подросток Павел. Позднее крестьяне говорили, что его подговорила мать.

4 сентября 1932 года в лесу нашли тела убитых сыновей Трофима Морозова, Павла и Федора. Следствие с самого начала сосредоточилось на том, чтобы изобразить это преступление «политическим», местью «кулаков».

Родственников Павла судили (и приговорили) по восьмой части 58 статьи: «Совершение террористических актов, направленных против представителей советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций». Никого не смущало, что Павел Морозов не был ни представителем власти, ни «деятелем». Вопреки позднейшим утверждениям пропаганды, он не был и пионером. Мать его в Герасимовке прозвали «вшивой комиссаршей». Она получила от властей дом в Крыму, тут и умерла. Следователь даже не осмотрел места убийства, вина казненных доказана не была, адвокат отказался их защищать во время процесса, настоящих убийц не искали. Крестьяне Герасимовки и других деревень, испуганные расправой с Морозовыми, стали вступать в колхоз активнее.

Сталин сперва одобрил и широкую пропаганду истории Павла Морозова, и сооружение памятника Морозову – у Алекснадровского сада, при входе на Красную площадь. Но поставили памятник лишь в 1948 году и на окраине – в Нововаганьковском переулке, который переименовали в переулок Павлика Морозова.

Что было главным в пропаганде, связанной с Павлом Морозовым? Доносительство, абсолютное доносительство – донос сына на отца? Нет, уже с с середины 1930-х годов на этом избегали делать акцент, хотя именно образ сына-доносчика вызывал наибольшее возмущение у нормальных людей. Пропаганда подчеркивала невинность Морозова-сына – его праведность с коммунистической точки зрения. В сочетании с его юным возрастом это напоминало миф о таких почитавшихся на Руси невинных подростках-святых как Борис и Глеб, Артемий Веркольский, Василий Мангазейский. Сыноубийство? Нет, хотя примечательно, что в пропаганде постоянно всплывал этот мотив. Убийство Морозова было приписано деду и дяде, но в архаических культурах дед и дядя традиционно замещает отца в качестве воспитателя. Однако, в мифе о сыноубийстве симпатии всегда – на стороне отца, сын рассматривается в лучшем случае как праведная жертва, подкрепляющая святость отца. Нет, в случае с Морозовым главное – это классический миф отцеубийства. Не все знали, что Морозов-отец был расстрелян, это не афишировалось, но все прекрасно знали, что, помогая отправить отца в концлагерь, сын помогал его убить. Это же возвеличение отцеубийства лежало в мифе о расстреле царя-батюшки.

Здесь оказалось и слабое место мифа. И если с точки зрения диссидентов Сталин поощрял миф о Морозове, потому что хотел заместить отца для всех людей, то с точки зрения культуролога важнее то, что Сталин с 1938 года резко затормозил развитие культа Морозова. Он уже занял место абсолютного отца и потому менее всего был заинтересован в воспевании отцеубийцы. Но это не помогло. Порождение Сталина – Берия – может быть, и не убивал его. Но то, что доклад Хрущева на двадцатом съезде был типичным символическим отцеубийством – несомненно. Это был шок, но это был шок, оправдывавший воцарение Хрущева. И с тех пор уже всякий новый правитель России совершал подобное же отцеубийство. Брежнев заклал Хрущева, Горбачев заклал Брежнева, Ельцин – Горбачева. Даже Путин, которого Ельцин родил в максимально возможном в политике смысле, и тот не преминул втоптать своего предшественника в грязь – то есть, в сырую землю, в могилу.

Архаизация психики в тоталитарных режимах ведет к тому, что на первое место выходит мышление мифами. Ален Безансон полагал, что в этом отношении немецкий и российский тоталитаризмы различались: Гитлер ориентировался на образы Завета Ветхого, Сталин – Нового. Немецкий тоталитаризм делал акцент на сыноубийстве: уничтожении «недочеловеков», созданий незрелых, дефектных. Русский тоталитаризм акцентировал отцеубийство: уничтожение традиции, предыдущего поколения, сильных.