ХХ ВЕК: АНТРОПОФАНИЯ ВАРШАВСКОГО ГЕТТО
См. евреи.
Патагонцу неинтересно про Гитлера, Освенцим и вообще про войну, которую кичливое меньшинство человечество прозвало Мировой (второй). Айну так же безразличны страдания евреев, как еврею страдания айнов. Однако, и патагонец с айном оценят анекдот, ходивший в варшавском гетто:
" Черчилль спросил совета у хасидского рабби из Гера о том, как победить Германию. Рабби ответил: «Есть два способа, один естественный, другой сверхъестественный. Естественный способ, это если миллион ангелов с мечами горящими спустились бы на Германию и уничтожили ее. А сверхъестественный – если бы то же самое сделали миллион английских парашютистов.»
Анекдот записал в свой дневник Эммануэль Рингельблюм, арестованный с ребёнком и женой 7 марта 1942 года (так что любителям видеть в празднике 8 марта еврейский заговор - да, видимо, 8 марта был до смерти запытан Эммануэль Рингельблюм).
Явление ангела ("ангелофания" по-гречески, как "теофания" - "богоявление") - естественнее явления человека. Так это казалось тем, кто был осуждён на смерть собратьями по роду человеческому, причём полмиллиона людей умирали в европейской столице - Варшаве - и даже враги нацистов об этом предпочитали не говорить. По разным соображениям, не по неведению.
Тем не менее, именно в этой гибели совершилось явление человека - "антропофания", явление человека как человека, не сводимого к нации, возрасту, полу, деньгам, воспитанию, образованию.
Когда о гибели миллионов людей стало известно, это было воспринято с ужасом. Между прочим, такой ужас ХХ века - новое явление, причём очень хорошее явление. Во все предыдущие столетия-тысячелетия убивали иногда одновременно ещё более людей (если считать не в абсолютных цифрах, а в процентах), но никто этому не ужасался (кроме родственников погибших). Многие народы начисто истреблялись завоевателями, и никто не видел в том трагедии. Внимание к гибели армян, евреев, курдов, чеченцев в ХХ веке - признак гуманизации.
Разумеется, учитывать надо внимание, которое проявлялось к гибели "чужих", внимание к "своим" тривиально, обязательно (хотя далеко не всегда искренне - а как ему быть искренним, если деление на своих и чужих противоречит человеческой природе). Впрочем, ХХ век был далеко не идеалом сострадания. Осуждение геноцида армян и евреев в огромной степени вызвано было тем, что армяне и евреи - "свои чужаки" для европейцев. Трагедия Камбоджи или Тибета, африканские драмы такого сочувствия не вызывали и поводом для трактатов о "теологии после Пол Пота" не становились. Конечно, и Восток с Югом - то есть, большинство человечество - остаются в неведении или (кто знает) в недоумении: почему геноциду армян и евреев придаётся такое большое значение.
Само осмысление геноцида может быть разным - казённым либо личным, идеологическим или сердечным. Первый тип легко опознаётся по акценту на количество жертв, политизации проблемы, упрощению этической проблематики.
Гибель полумиллиона евреев Варшавского гетто - не трагедия. Трагедия - гибель одного еврея, еще одного еврея, и так до полумиллиона, но без сложения. Трагедия не в том, что погибли полмиллиона, а в том, что все они погибли по-разному.
Убийцы не видели никакой трагедии. Собрать полмиллиона евреев и постепенно, чтобы не надорваться, истребить, было для них технической задачей. Если собрать полмиллиона тушканчиков и начать их истреблять, тушканчики тоже будут реагировать - и реагировать по-разному. Кому интересна реакция тушканчиков, тем более - реакция одного зверька?
Между прочим, есть люди, которым и один тушканчик важен, и которые готовы защищать тушканчика. Вот тушканчик человека защищать не будет.
* * *
Рингельблюм записал в дневнике:
"Раввины - на это обращали внимание в пасхальную ночь - не проявляют желания стать мучениками за веру. Они топтали своими ногами свитки Торы, когда им велели. Это оправдывали тем, что немцы используют принцип коллективной ответственности: если человек не подчинится их приказу, это приведет к трагическим последствиям для остальных евреев. Другие возражали, говоря, что за отказ подчиниться расстреляли бы только раввинов, остальным евреям ничего бы не было".
Правда заключалась в том, что можно было топтать Тору, можно было отказаться топтать Тору, - это ничего бы не изменило. Нацисты осудили на смерть всех, только технически они не могли убить всех евреев одновременно.
Варшавское гетто показывает, кстати, лукавство тех, кто оправдывал Эуженио Пачелли, он же папа Римский Пий XII. Пачелли не выступил открыто против уничтожения евреев. Оправдывая его, напоминают, что в Голландии в 1942 году католические епископы с протестом выступили, и тогда нацисты стали уничтожать и крещёных евреев. Только вот "после этого, не означает, вследствие этого". В Польше крещёных евреев уничтожали наравне с другими изначально, с 1940 года, хотя польские епископы за евреев не вступались.
Важно, в конце концов, не мнение Пачелли, а мнение евреев. А оно было единогласным в том самом решающем 1942 году, и Рингельблюм сохранил это мнение:
"Все согласились, что самое важное это привлечь внимание всего мира к тому кошмару организованного уничтожения, которому мы сейчас подвергаемся. И неважно даже, ухудшит ли это наше положение. Нам нечего терять. Уничтожение идет по заранее установленному плану и графику".
Рингельблюм был абсолютно секулярным европейским интеллектуалом (записи он вёл на идише, на русский этот большой том перевела с английского - бесплатно, для всех пользователей интернета, - Анастасия Альпер). Он делил людей не на евреев и неееврев, евреев делил не на крещёных и некрещёных. Он был настоящим историком - настоящим человеком - потому что старался записать "как всё есть на самом деле". Не "как всё было" - это всегда безнадёжно, а именно "как всё есть на самом деле". Когда Рингельблюм упоминает религию в своих записях, то в связи с юмором особого рода - самоиронией, сарказмом по отношению к собственному народу.
Самая горькая шутка, пожалуй: о том, как варшавский раввин пишет своим почитателям в Люблине: продайте мебель, вырученные деньги раздайте нуждающимся. Ученики ослушались. Немцы издают приказ о конфискации мебели у люблинских евреев. Ребе пишет ученикам, призывая их продать все меха и раздать вырученные деньги нищим. Хасиды пожалели меха, и опять немцы пришли и забрали все эти меха. В третий раз написал ребе ученикам: продайте свои дома и квартиры... В третий раз не послушались - и евреев депортировали из Люблина...
Трагедия погибавших была в том, что их реакция часто была звериной. Самый яркий и жуткий пример, конечно, вовсе не скупость - скупых и в обычное время предостаточно. Настоящий ужас - еврейская полиция, которая зверствовала по отношению к соотечественникам, чтобы выжить. Эти садисты тоже были обречены, многие из них об этом знали, они боролись только за то, чтобы прожить чуть подольше и чуть покомфортнее. Садизм у них был естественным - с биологической точки зрения - механизмом психологического выживания. Этого оправдания не имеют - и в этом смысле гнуснее - те, кто пытается перевалить часть вины нацистов на еврейских коллаборационистов (в России недавний пример - один из официальных идеологов РПЦ МП А.Кураев). К таковым относится другой анекдот гетто:
"Полицейский начальник пришел в квартиру еврейской семьи. Уже собрался забрать какие-то вещи, но женщина кричала, что она вдова с ребенком. Полицейский сказал, что он ничего не возьмет, если она сможет догадаться, какой из его глаз искусственный. Она сказала, левый. Ее спросили, как она догадалась. «Потому что он смотрит по-человечески»".
Как ни печально, бесчеловечность часто измеряют не слишком человечно, по-животному, отношением к детям, женщинам и старикам. Бьющих по нервам сцен в гетто Варшавы было предостаточно. Четырёхлетние дети, просящие милостыню, замерзающие на улице, плачущие от голода:
"Пугающее, просто чудовищное впечатление производит... плач детей, которые просят милостыню, или скулят, что им негде спать. Дети горько рыдают по ночам на углу улиц Лешно и Кармелицкой. И хотя я слышу эти рыдания каждую ночь, я всё не могу уснуть до поздна. Пара грошей, которые я подаю им каждый вечер, не облегчают мою совесть".
Физиологически происходившее в Варшавском гетто походило на ленинградскую блокаду, только вот в Ленинграде не было деления на гетто и "нормальную жизнь", а в Варшаве - было. Нет, конечно и в Ленинграде была нормальная и вполне буржуазная жизнь у большевистской номенклатуры, но она была засекречена, а в Варшаве польские дети весело катались на карусели у стены, за которой умирали еврейские дети.
Кстати, в гетто не было проблем с младенцами. Новорожденные просто умирали - у матерей не было молока. Так что страдали дети от двух лет и старше.
Рингельбаум не акцентирует трагедию детей. Он даже упоминает то, что трагичнее гибели ребёнка - обесчеловечивание детей, превращение их в хищных бездумных зверьков. Он критикует филантропа, который кормил только детей:
"Предоставляет все средства ассоциации продовольственного снабжения в распоряжение детей – а их родители пусть умирают. И поскольку всё – детям, то неважно, что нет денег на суп для взрослых. Он забывает, что как раз в интересах детей мы должны позаботиться о жизни родителей, потому что даже самый плохой родитель лучше, чем самый хороший детдом".
* * *
Рингельбаум сам вполне по-животному радуется бомбардировке Кёльна 31 мая 1942 года:
"Я ходил в хорошем настроении, чувствуя, что, даже если мне суждено погибнуть от их рук, моя смерть уже отомщена".
Но это мимолётная эмоция, как и запись анекдота про образование клуба под названием «Сила в злорадстве» (был нацистский лозунг «сила в радости»).
Как мстить и злорадствовать, если месть и злорадство всегда неизбирательны - при бомбёжке Кельна погибли ведь разные люди. Главное для Рингельбаума в другом:
"Война выявляет в людях лучшие и худшие их качества. Она как очищающий огонь, в котором сгорает всё наносное. Одни христиане предлагают евреям помощь; другие проявляют зверский антисемитизм. С одной стороны каменные сердца [среди евреев], с другой – беззаветная самоотдача ради помощи голодающим".
Когда в декабре 1941 года завершается организация гетто, Рингельбаум записывает:
"Я слышал, что в последние несколько дней в польских городах прошли демонстрации, их лозунг: «Ни одного еврея в Варшаве.» Но слышал также и о проповедях во всех церквях, в которых призывают забыть все размолвки с евреями. Призывают жалеть евреев, потому что их замуровали за стеной. Христиан призывают не поддаваться на подстрекания врага, ибо враг пытается посеять ненависть между народами".
Немцы, в отличие от немецких овчарок, были разные:
"Один полицейский известен как образцовый немец. Прозванный «джентльменом» за свою честность, он пропускает через ворота гетто фургоны и не берет взятку. Он также разрешает еврейским детям выходить на Ту Сторону десятками, чтобы купить еду (в основном картошку и овощи). Примеры его честности и порядочности перечисляются ежедневно. Он играется с малолетними контрабандистами в самые разные игры. Он их строит, велит им петь и так проводит через ворота".
Один из анекдотов рисует не немцев, а евреев худшими врагами евреев:
"Гитлер спросил местного генерал-губернатора [Ганса Франка], что он делает с евреями. Губернатор упомянул несколько бедствий, но Горовица ни одно не удовлетворило. В конце концов, губернатор принялся перечислять по пунктам. Он начал: «Я создал еврейскую организацию взаимопомощи».
Сам Рингельбаум называет это "юмором висельников":
«Юмор висельников: «Зачем немцы бомбят Лондон, а англичане – Берлин? Туда-сюда летать – бензин впустую тратить. Дешевле немцам бомбить Берлин, а англичанам – Лондон».
Русским, кстати, с этого веселья перепала пара крошек:
"После победы русских под Ростовом [28-го ноября 1941], евреи стали именовать его «Рош-тов», то есть «хорошее начало» на иврите. ... Немцы так долго брали Можайск, что назвали его Nie Mozhaisk".
Последний каламбур, конечно, понятен был не на идише, а лишь на польском, но все варшавские евреи польский знали, а многие в гетто из принципа говорили только на польском, избегая идиша, чтобы хотя бы так вернуть себе достоинство, которое у них пытались отобрать.
Некоторые анекдоты гетто построены достаточно банально:
Еврей во сне то плачет, то смеется. Его будит жена. Он вне себя: «Мне снилось, что кто-то написал на заборе "Бей жидов! Долой шхиту!"». «И чему ты радовался?». «Не понимаешь, что ли? Мне снилось, что вернулись старые добрые времена, и поляки снова у власти!»
Самый, пожалуй, изящный анекдот, невозможный ни в какой другой момент, был сочинён вскоре после рождества 1941 года:
Почему не видно вертепов? Потому что три короля в Лондоне!
Вертепов не было несколько по иной причине, а в Лондоне нашли убежище изгнанные немцами короли Албании, Югославии и Греции.
Спустя год, под Рождество 1942 года, в гетто обсуждают, следует ли отдать несколько сотен детей в католические монастыри. Поступило такое предложение. Рингельблюм полагал, что оно было вызвано тремя причинами.
Во-первых, желанием обратить детей в христианство. Во-вторых, желанием подзаработать ("Каждый еврейский ребенок должен будет платить по 600 злотых в месяц и задаток за год. Очень недурной источник дохода для монастырских орденов; поскольку у них свои поля и сады, питание там очень дешево. За тех детей, которые не могут внести такую сумму, будут платить дети богатых, которых обложат двойной ценой").
В-третьих, забота о репутации. В 1942 году гибель миллионов евреев наконец-то прорвала информационную блокаду:
"До сих пор польские духовные христианские вожди очень мало делали для спасения евреев от массовых убийств и «переселения», выражаясь Их эвфемизмом. В виду всемирного протеста против геноцида польских евреев спасение нескольких сотен еврейских детей может послужить свидетельством того, что польское духовенство не сидело сложа руки".
И что же? Нашёлся интеллектуал, который заявил:
"После того, как уничтожено триста тысяч варшавских евреев, какой смысл спасать несколько сот детей? Пусть они погибнут или выживут вместе со своим народом".
Конечно, нашлись и нормальные люди, которые были готовы спасти детей любой ценой. Рингельблюм записал:
"Придерживающиеся этой позиции утверждали, что следут четко различать обращение в христианство и псевдо-христианство. Собственно, священники так и говорят, что дети не будут обращены в христианство, но должны будут вести себя на людях так, будто они христиане".
Речь идёт о том, что есть христианские обряды, а есть христианское поведение, оно же человечное, человеческое. Однако, как жутко звучит - "вести себя на людях так, будто они христиане". Разве это люди - те, кто готов убить ребёнка, если тот не крестится?
Спор не закончен. В 2011 году в польском городке Едвабне, где при нацистах поляки - коренные поляки - устроили по своей инициативе погром, сжигая евреев, на памятнике погибшим появилась надпись: "Хорошо горели!"
Человек явился среди смерти - в варшавском гетто. Человек явился в образе немца, в образе поляка, в образе еврея. А вот среди спокойной жизни явился Зверь. Это - не поражение, это - жизнь. Человек должен являться вновь и вновь, человечность не раз и навсегда, так это и замечательно, потому что необязательность человечности и есть свобода человека, а возможность человечности - призвание человека.
