Богочеловеческая комедия: Военная Россия
Россия, 20 век: советское бездушие против русской души
В воспоминаниях о войне Эйзенхауэр упомянул свой разговор с Жуковым:
«Для меня крайне поучительным было его описание русского способа атаки сквозь минные поля. Немецкие минные поля в сочетании с оборонительным огнём были тактическими препятствиями, которые сильно замедляли наше продвижение и были источником значительных потерь. Прорваться через них всегда было трудным делом, хотя наши техники использовали все мыслимые технические приспособления для безопасного разрушения мин. Маршал Жуков свой метод изложил очень прозаично, примерно так:
«Есть два рода мин – противопехотные и противотанковые. Когда перед нами минное поле, наша пехота идёт в атаку точно так же, как если бы мин не было. Потери от противопехотных мин мы считаем всего лишь равными тем, которые бы понесли от пулемётов и артиллерии,
если бы немцы предпочли защищать этот участок не минными полями, а значительными воинскими подразделениями. Наступающая пехота не приводит в действие противотанковых мин, поэтому, когда она достигает дальнего края поля, то создаёт плацдарм и прикрывает инженеров, которые прокладывают пути для подхода наших танков».
Передо мной встала яркая картина: что было бы, если бы американский или британский офицер использовал такую тактику. Ещё ярче я представил себе, что бы сказали люди в любой из наших частей, если бы попытались сделать такую практику частью нашей тактической теории. Американцы определяют цену войны, подсчитывая погибших, русские – подсчитывая, насколько истощено государство. Русские, конечно, считают мораль важной, но развитие и значимость морали находятся в зависимости от общего успеха, патриотизма, возможно, и от фанатизма» (Eisenhower D. Crusade in Europe. New York: Doubleday, 1948. Pp. 467-468, перевод мой).
Разумеется, тут «русские» – это конкретные русские военачальники, чья «мораль» определялась большевизмом. Суть этого большевизма Эйзенхауэр сформулировал очень точно: главным считается государство, а не люди (в английском оригинале слово «nation», но оно идентично именно русскому «государство», а не «нация»). Этот принцип не господствовал в России до большевиков, о чём напоминает знаменитое суворовское «не числом, а умением».
Конечно, не все ученики в школе большевизма были одинаковы. Многие (хотя далеко не большинство) военачальники в сталинской армии старались беречь солдатские жизни. Жуков был одним из лучших учеников, о его жестокости солдаты слагали легенды. В этих байках Жуков предстаёт перевоплощением Троцкого, готовым всегда расстрелять несколько невинных человек для устрашениях остальных.
Когда этот текст Эйзенхаура стал известен в России (в 2000-е гг.), на него было две реакции. Одна – Жукову приписали слова: «Бабы новых нарожают», которых он не произносил. Вторая интереснее – это оправдание Жукова. В адрес Эйзенхаура пошли реплики: «Есть сомнения в том, что американцы вообще смогли бы одержать победу, если бы им противостояли те силы, которые противостояли русским. И уж в любом случае, белые перчатки пришлось бы снять». Отличное подтверждение той оценки «русской души» (на самом деле, это советское бездушие), которую дал Эйзенхауэр.
Конечно, американцы не ангелы. Они сбросили атомную бомбу на Хиросиму. Но они заботились о своих солдатах, сбросивших атомную бомбу, намного больше, чем русские о своих солдатах. И в разгар оголтелой милитаристской пропаганды на материале Второй мировой войны, раздутой в правление Путина, номенклатура в лучших советских традициях тратила миллиарды на парады и генералитет и оставляла немногих доживших ветеранов Второй мировой в жуткой даже по российским меркам нищете.
История с Жуковым – точнее, с оправданием Жукова – показывает сущность милитаризма. Милитаризм – форма паранойи, паранойя – форма эгоизма, эгоизм – форма гордыни. Гордыня есть форма пустоты, разросшийся нуль, пытающийся вытеснить реальность. Логика паранойи эгоистична, потому что свою беду считает самой большой, оправдывающей любые средства сопротивления. «Подумаешь, американцы – устроились себе за семью морями, семью долами, им легко воевать в белых перчатках! А у нас тут чеченцы уже почти Москву захватили!! Нам не до соблюдений дурацких законов войны!!!» Разумеется, та же логика вдохновляет и многих американцев (не всех). Впрочем, американский милитаризм чаще вдохновляется идеей ответственности: кто-то должен ответить за зло. За изнасилованных детей, за убитых туристов, за насморк у моего мужа, за потерю мной зажигалки… А большая часть зла в мире вообще не от людей, в принципе беспричинна и случайна, и пытаться заставить кого-то за него ответить означает самому становиться злом, причём уже не стихийным, а очень человеческим, а это куда хуже. Солдат, убивший одного человека, несёт ответственность, а вулкан или вирус, погубившие миллион человек – нет. И вера в то, что можно отделить солдат от вирусов, зло, за которое есть с кого спросить, от зла, за которое спросу нет, есть вера наивная и сама по себе злая.
Английский текст цитаты:
«Highly illuminating to me was his description of the Russian method of attacking through mine fields. The German mine fields, covered by defensive fire, were tactical obstacles that caused us many casualties and delays. It was always a laborious business to break through them, even though our technicians invented every conceivable kind of mechanical appliance to destroy mines safely. Marshal Zhukov gave me a matter-of-fact statement of his practice, which was, roughly, "There are two kinds of mines; one is the personnel mine and the other is the vehicular mine. When we come to a mine field our infantry attacks exactly as if it were not there. The losses we get from personnel mines we consider only equal to those we would have gotten from machine guns and artillery if the Germans had chosen to defend that particular area with strong bodies of troops instead of with mine fields. The attacking infantry does not set off the vehicular mines, so after they have penetrated to the far side of the field they form a bridgehead, after which the engineers come up and dig out channels through which our vehicles can go." I had a vivid picture of what would happen to any American or British commander if he pursued such tactics, and I had an even more vivid picture of what the men in any one of our divisions would have had to say about the matter had we attempted to make such a practice a part of our tactical doctrine. Americans assess the cost of war in terms of human lives, the Russians in the over-all drain on the nation. The Russians clearly understood the value of morale, but for its development and maintenance they apparently depended upon overall success and upon patriotism, possibly fanaticism.
