А на поверхности все очень жестко. Раввин Ади Штайнзальц, в 1990-е годы постоянный автор «Нового времени» (московского журнала интеллектуалов, ориентировавшегося на Гайдара и Чубайса; часто его тексты печатались в виде бесед с Михаилом Гореликом; тексты христианских авторов в журнале не печатались вообще, антиклерикальные материалы помещаются постоянно), так сформулировал отношение иудаизма к сознательному крещению еврея:

«Если еврей … добровольно принимает крещение, он получает статус мешумад – выкрест, букв. «уничтоженный». К выкрестам евреи испытывают еще более неприязненные чувства, чем те, которые советские воины испытывали по отношению к солдатам армии генерала Власова. Ведь если в последнем случае речь идет об измене воинскому долгу, то в первом – о предательстве своего народа, веры и собственной семьи.

… [К]огда еврей сам сознательно отвергает наследие своих предков и союз с Творцом, заключенный на Синае, … факт отступничества губителен, хотя и исправим, ведь сказано в Талмуде: «Нет такого греха, который устоял бы перед раскаяньем».

Если крещеный еврей решил вернуться к своему народу, он по принятому обычаю совершает тот самый еврейский обряд, который лег в основу крещения: погружение в очищающие воды миквэ». [8]

В беззаботном противоречии с последней фразой, которая признает, что крещение основано на еврейском обряде, в том же тексте Штайнзальц писал:

«Забавно, что сами христиане не испытывают никакой неловкости от заимствования еврейского ритуала очищения для проведения этой процедуры, придав ему новый смысл. Тот, кто имеет некоторое представление об истории религий, не может воспринимать это действо иначе как пародию на элемент нашей, возникшей задолго до появления христианства, обрядности. Новой религии, отпочковавшейся от иудаизма, с идеологической точки зрения уместней было бы избрать что-нибудь менее напоминающее об ее происхождении – скажем, обривание головы, как в древнем Египте, или проведение через костер, практиковавшееся поклонниками Бааля.»

Звучит остроумно и весело, но эта веселая злость заставляет усомниться в подлинности и объективности Штайнзальца.