БОГОЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ
XVI ВЕК: ОТКЛАДЫВАЕТ ЛИ РУССКИЙ МЕДВЕДЬ ЯЙЦА?
В 1584 году Себастиан Кленович, люблинский бургомистр и литератор (ум. в 1602 году) впервые сравнил Россию с медведем.
Кленович писал на латыни, в которой «медведь» – «урс», и «Russia» превращалась в «Ursia» простой перестановкой букв.
Russia quin etiam deformes educat ursos,
forte quod Arctoo terra propinqua polo est.
Russia, si mutes apices ex ordine primos,
non inconveniens Ursia nomen erit.
Кленович воспевал «Россию» – которую в порядке игры в античность именовал «Роксоланией» и под которой, что важнее, имел в виду как современную Украину, так и Московское царство.
Четверостишие отсылает читателя к медведям, которых в Западную Европу ввозили из России. Медведи использовались и для цирка, и для более специфических забав, так что у Шекспира в 1599 году («Генрих V») француз ругает англичан: «Глупые псы! Кидаются, закрыв глаза, в пасть русскому медведю, чтобы он сплюснул им башки, как гнилые яблоки».
Во многих описаниях России XVI века, оставленных иностранцами, подчёркивалось использование медведей для развлечения царя: устраивались «бои» собак и медведей, причём иногда в медвежью шкуру зашивали осуждённых на казнь людей — тогда непременно побеждали собаки.
В Западной Европе образ медведя имел много значений, и негативных, и позитивных. Об этом есть популярная книга Рихарда Керсновского (Kiersnowski R. Niedzwiedzie i ludzie w dawnych i nowszych czasach. Fakty i mity. Warszawa, 1990; русская традиция описана в статье: Рябов О. Охота на медведя: о роли символов в политической борьбе // Новое литературное обозрение. 2009. №1. С. 195-211). В древности медведь был тотемом у многих германских племён, запечатлён на некоторых городских гербах, но к Новому времени медведь стал, скорее, отрицательным символом — во всяком случае, в контексте политическом. Д.Хрусталёв отсылал к книге бенедиктинца Иеронима Лауретуса, впервые изданной в 1570 г. где Север — средоточие зла, прегрешений и нечисти, а символом его выступает медведь, и эта символика закрепилась в барокко.
Это хорошо видно в баснях весьма европеизированного (хотя и более чем русского языком) Ивана Крылова. Медведь у него прежде всего — убийца, причём он убивает даже, если хочет сделать хорошее («Медведь и пустынник»). Любопытно, что Крылов, вероятно, знал эпизод из жития преп. Сергия Радонежского, в котором пустынник помогает медведю, но это знание не повлияло на текст. В русские школьные учебники вошла именно басня Крылова.
От образа медведя резко отличен образ медвежонка (в России явно повлиявший на фигуру Чебурашки). Это безобидное и милое существо.
Западная Европа, однако, с XVI века видела в России страну убийственно-агрессивную, и Западную Европу можно понять: Россия методично вела агрессивные войны в Западной Европе, завоевала Прибалтику, Белоруссию, Украину, Польшу, а не только земли на юге и востоке. Поэтому европейцы сравнивали Россию с медведем-убийцей, в котором доминируют жажда власти, завоевания, физическая сила. Те же ассоциации у Салтыкова-Щедрина в «Медведе на воеводстве» применительно к внутренней политике российской власти. Отсюда же острота Карла Маркса: бессмысленно спорить, откладывает медведь яйца или нет, «русский медведь на всё способен. Особенно когда зверь знает, что другие ни на что не способны и безвольны».
Обычно европейцы добавляли (и добавляют, потому что сравнение России с медведем для них актуально) к слову «медведь» определение «русский». Не всякий медведь опасен, но всякий русский — опасный медведь. Как ни крути, за первое десятилетие XXI века Россия — единственная страна на планете, напавшая на своего соседа и оккупировавшая у него четверть территории, единственная страна, позволяющая себя демонстративные политические убийства за рубежом.
С 1998 года русская власть избрала своим символом медведя, хотя знала, что он ассоциируется с неуклюжестью. Важнее оказалась милитаристская составляющая символа. Неприемлемая для европейцев, именно эта компонента отвечала чаяниям большинства населения. Пусть власть лжёт, пусть она неумелая, пусть у неё всё получает сикось-накось, она подлая и вороватая, — мы и сами таковы, зато мы сильны. Пускай, что не собираем, выходит автомат Калашникова, зато из этого автомата мы всех можем перестрелять. Мягкотелые европейцы скоро исчезнут под лавиной черномазых и макак, но мы уж как-нибудь защитим от них Европу – вон, дети наши учатся в православных кружках приёмам десантной борьбы, они и мужчинами становятся не в постели, как разнеженные европейцы, а в армии. Официальный спикер РПЦ МП в начале января 2012 года сказал:
«Нужно подумать сегодня о мощном военном присутствии России во всех регионах, где люди просят защиты от оранжевых экспериментов, от разного рода цветных революций. Даже если России нужно будет участвовать в боевых действиях, этого не нужно сегодня бояться. Армии нужно наконец дать настоящую работу. Сетевых хомячков вполне можно было бы отправить в действующие войска. Те из них, кто выживут, наверное, станут людьми. … Нужно давать людям в руки настоящее дело, чтобы они чувствовали, что жизнь не исчерпывается пространством Интернета»
Это психология, отличная от дореволюционной. До 1917 года русские предпочитали завоёвывать, но не рефлектировали по этому поводу, предпочитая думать о себе как о мирном народе, к которому за его душевность идут в гости - навсегда и в качестве обслуги - соседние народы. В краткий период относительной стыдливости фильм "Особенности национальной охоты" изображал Россию безобидным пьяным медвежонком (хотя фильм снимался, когда русские с медвежьей грацией и жестокостью подавляли стремление чеченцев к свободе). Современный русский - символом которого может служить Путин, возглавивший Лубянку 25 июля 1998 года - тем циничнее и наглее, чем он трусливее и бездарнее, чем более он полагается на грубую силу (в виде атомной бомбы - идеального средства шантажа, компенсирующего трусость шантажиста), а не на военное искусство, не говоря уже о каком-либо производительном труде. Такой русский готов отождествить себя с медведем: да, неуклюжий и пованивает, зато могучий-могучий и глазки такие добрые-добрые.
Сегодня у этой метафоры есть забавный выверт. Многие европейцы - как тот же польский историк Анджей де Лазари (фамилиция - от венецианских армян, уехавших в Польшу давным-давно) - и ныне рассматривают Россию как опасного медведя, а русский деспотизм - как единственную возможную управу на этого медведя. Путин, с их точки зрения, эдакий цыган, который умеет заставить медведя танцевать, изображать европейца и т.п. Слава Путину.
См. медведь.
