Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая история
 

Яков Кротов

БОГОЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ

УРОВЕНЬ ЖИЗНИ В РОССИИ ПОСЛЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

См. отдельно о голоде 1947-1948 гг.

В 1946 году сохранялись закупочные цены, установленные в 1928: 10 коп. за килограмм пшеницы, 5 коп. за килограмм картошки, 25 коп. за килограмм мяса, 2 копейки - за десяток яиц.

На рынке десяток яиц стоил 70 рублей! Пайковые цены на хлеб были повышены в сентябре 1946 г. в два раза - на ржаной 3 руб. 40 коп. за килограмм, пшеничный 5 руб.

После войны резко сократилась зарплата во многих отраслях, особенно военных. В Москве среднемесячная зарплата в 1945 году была 680 руб., снизилась до 480 руб. На Краснопресненском силикатном заводе она была в начале 1945 года 561 руб., а через полгода - 207. Молодые рабочие в среднем получали 200 руб. (налогом не облагалась зарплата в 150), а расходы на жизнь составляли 250 руб. (при трёхразовом питании).

Прекратили натуральные поощрения рабочих, например, перестали выдавать водку и табак, как было в войну. Тогда рабочие продавали водку на чёрном рынке - поллитра за 350 рублей (по таланам её давали, оценивая в 60 руб.). После войны стоимость поллитры сократилась до 40 руб.

Зарплаты соответствовали представлениям о том, какие профессии важнее. Врачи и учителя получали в среднем 180 рублей, молодые рабочие 200, передовые рабочие до 800 рублей. Рядовые милиционеры - 330 рублей. Директора совхозов - 900 руб.

В колхозах было хуже: трудодень оценивался в 30 копеек. Мужчина, вырабатывавший 500 трудодней в год (что было физическим пределом) получал 150 рублей в год.

В Совет по делам колхозов в 1947 г. пришло 1126 ходоков и 41 тысяча писем с просьбами убавить налоговое бремя - всем было отказано.

К налогам добавлялась принудительная подписка на заём в размере от одной до трёх зарплат. В мае 1947 г. размещение заёма было прекращено. Голодавшие люди пытались сдать облигации в сберкассы, им отказывали. На селе налоги и займы составили около 40% от доходов крестьян.

В Москве в 1947 году возросли цены на школьные завтраки - до 1 руб. 5 копеек. В результате у родителей не хватало денег для детей: "количество школьников, прекративших покупку завтраков, составляло 16 сентября 1946 г. 32,4 тыс. человек ... 18 сентября - 71,1 тыс. человек из общего числа в 549 тыс. школьников" (Зима, 1996, 51).

95% населения недоедали хлеба. В народе считалось, что для жизни нужно три фунта (1200 грам) - по рабочей карточке высшей категории давали 800.

Но около 5% населения составляла номенклатура, на которой голод никак не отражался. Закрытые распредели снабжали начальство "микояновским пайком" в объёме 1933 года - набор из 16 наименований, включая папиросы, мыло, 3 бутылки спиртного в месяц.

9 августа 1947 г. секретным постановлением была повышена зарплата номенклатурным чиновникам высшего ранга - в среднем в 2 раза. Военные министры получали более 8 тысяч рублей в месяц, остальные 5-6 тысяч.

14 декабря 1947 г. было объявлено о "денежной реформе". До 3 тысяч рублей один к одному, свыше 3 тысяч - один к двум. В постаровлении было сказано: "При проведении денежной реформы требуются известные жертвы. Большую часть жертв государство берёт на себя. Но надо, чтобы часть жертв приняло на себя и население, тем более, что это будет последняя жертва".

Зато с 1 марта 1950 г. было установлено золотое содержание рубля: 1 грамм - 4 руб. 45 коп. Рубль укрепился по отношению к доллару: доллар стал стоить 4 рубля вместо 5 руб. 30 коп.

Правда, худо бы пришлось человеку, который бы попробовал купить доллары...

В 1948-1950 году правительство начало снижение цен: на треть подешевели алкогольные и безалкогольные напитки, мороженое, икра. Народ отреагировал: "Цены на водку снизили, а на селёдку - нет". Цены снижали для горожан, особенно для москвичей, за счёт крестьянства. Впрочем, люди и не брали дорогих продуктов, в основном питались хлебом и картошкой.

1945 год. В деревне фельдшеру, чтобы не голодал, председатель колхоза "отпускает" "по государственной цене на 8 рублей 10 кило капусты, 10 кило картофеля, 6 кило муки. Можно было жить уже не голодая" (Грачев). Действительно, очень дёшево. Мемуарист не указал, на какой срок растягивалось это питание (сахара не было!), но можно предположить, что на месяц. Вот Грачёв получил зарплату: "436 рублей, из них 100 рублей уплатил хозяйке за приготовление пищи, еще 100 рублей перевел нуждающимся и 100 рублей отложил на покупку яиц для того, чтобы поздравить близких с Пасхой. "Самое основное — для людей больше, для себя меньше" — записал он в. своей книжке".

А тут как раз в пасхальную ночь устраивают издевательство: всю ночь верующих вызывают в сельсовет и заставляют подписываться на заём (который никогда не вернут) - жертвовать правительству месячную зарплату. Молокане-баптисты покряхтели-покряхтели, вспомнили Евангелие: "Просящему у тебя дай...". Дали. Однако, остались с чувством тяжёлым: что-то не так. А что не так, Грачёв не разъясняет. Отказывается разъяснять. Невозможно разъяснить тьму.

Другой медик, вполне неверующий и свободный, живший в Ростове, Соколов не без удивления записывал в 1947-м: «В этом году впервые в советских поздравлениях появилось «с новым счастьем»... Раньше советская пресса упорно воздерживалась от него, так как выражение это буржуазии, и под «счастьем» разумеются чаще всего деньги, и, вообще, капитал».

1947 год – голодный, когда и до людоедства доходило. В Ростове Соколов записывает: «Рождество встречаем в голодной обстановке, получил на два дня (7 и 8 янв.) 800 грамм хлеба, как хочешь, так их и растягивай. Мучит голод, и все тут! Вспоминаются иные времена, когда я учился, и как, по приезде на каникулы, встречал Рождество. Тогда, придя домой после ранней обедни, садились сразу за стол пить чай с молоком и горячими «сочнями» с творогом. К чаю подавалась вареная колбаса».

400 граммов хлеба в день – это, действительно, голод. 70-летний Соколов бежит в юношеские воспоминания: 1901 год, поездка на Кавказ, виноград по 10 копеек за килограмм, а командировочных выдано было ему, студенту-ветеринару, 400 рублей… В Тбилиси купил серебряные часы за 9 рублей…

А на первое мая 1947 года стариков лишили «сахарных карточек», и Соколов констатирует: остались «кожа да кости», а сахар-то не только детям, но и старикам нужен – на восстановление костей… Он – не пенсионер, он работает. Поездка в Москву: дочери работают, им по карточкам положено 550 граммов хлеба в день. Яйца – 4 рубля штука, а сахар – кусочек полтора рубля. Можно продать старые галоши в утильсырье – за килограмм дают 90 копеек. На базарах разгоняют торгующих хлебом – пусть сперва сдадут положенное государству. В результате цена буханки подымается с 90 рублей до 120 рублей. Соколов не просто сходит с ума, но, как врач, сознаёт, что сознание мутится, и не может удержаться и записывает в дневнике: сын «украл» коробок спичек. Ему кажется, что сын хочет его смерти (может быть, впрочем, и хотел – жилищный вопрос…).  Он подумывает о самоубийстве, о том, чтобы начать пить (он пил, да бросил). Но и эти мысли – вялые…

Для сравнения: в июне 1944 года ровесник Соколова из уральского села Черноусово разрывал могилы, срезал со свежих трупов мясо, варил холодец. Сам ел, спасал от голода жену и 6-летнего сына, и около 6 килограммов холодца продал - пока не арестовали - на базаре по 50 рублей за кило (Мотревич, 2005). Это - под Екатеринбургом. На Соколова донесли соседи - подозревали, что он ворует кур.

НКГБ рапортовал: "Причины, побудившие С. и его жену У. на людоедство, пока не установлены. Материально они были обеспечены удовлетворительно: обеспечивались рабочим пайком, регулярно пользовались питанием в столовой фабрики, в своем хозяйстве имеют корову, молоко продавали на печеный хлеб, имели свой огород, на иждивении находился только один 6-летний мальчик, который посещал детский садик фабрики" (апрель 1944).

Правда, в других бумагах та же Контора писала о голоде откровеннее: "Основной причиной смертности и заболевания населения дистрофией является отсутствие в достаточном количестве продуктов питания и главным образом овощей. В рабочих столовых совершенно отсутствует картофель, а также нет его и в индивидуальном употреблении".

См. деньги.

 
 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова