Иисус играет в гольф с апостолом Петром. Бьет по мячу, мяч улетает неудачно, в лес, но там его похватывает заяц и приносит прямо на поле, кладет в лунку. Спаситель подымает очи горе и восклицает: "Папа, ну дай же поиграть!"

Встречались мне варианты этого анекдота, где главный герой то бес, то человек, но только если Иисус -- анекдот перестает быть глупым. Многих ведь смущает подозрение, что если Бог всемогущий, то жизнь теряет смысл, Бог играет сам с собой в теннис, а человек лишь мячик -- или стенка, как угодно. Чего стоит самопожертвование Иисуса, если Он знал, что воскреснет.

Да, с человеческой точки зрения есть в Божественном замысле о мире какой-то элемент игры -- игры как добровольного самоограничения. Иисус и есть Бог, лишивший себя права на чудеса (утишить ветер, исцелить, -- все это такие мелочи по сравнению с...). Так и футбол -- это лишение себя права трогать мяч руками; баскетбол -- ногами. Стоит вспомнить, что баскетбол в первоначальном варианте, у индейцев, кончался убийством проигравшей команды.

Сатана часто ломает людей именно тем, что напоминает им, что все - игра. Это ведь верно. Об этом и Экклесиаст -- "суета сует" означает то же, что "игра игр". Результат предрешен -- ноль-один. Все равно Бог -- это все, а все человеческое творчество -- стройка дыма, и лишь страдания человеческие останутся в вечности как таинственный луч в сиянии славы Божией.

Но из того, что все - игра, не следует, что на все можно смотреть наплевательски и цинически. Настоящий спортсмен к игре относится всерьез, и к игре жизни надо относиться по-спортивному - с уважением. Эта игра, в которой результат предрешен, а вот игрок -- нет. Мы покинем поле, чтобы войти в бытие. Тогда-то мы и поймем, что же на самом деле произошло на Голгофе - нечто куда более страшное, чем мы можем себе вообразить, как бы ни травили себя мыслями про гвозди и пр. И в предательстве совершается нечто более ужасное, чем думал Иуда -- если бы он понял, что же наделал, он бы не удавился, он бы покаялся.

Игра - царственная способность человека. Работнику некогда развлекаться. Развлекаться и отвлекаться может лишь тот, кто задаёт задачи, а не тот, кто эти задачи выполняет.

Раввин Адин Штейнзальц (Новое время, 2002, №16, с. 33) заявляет, что иудаизм запрещает охоту, правда, дает ей неверное определение: убийство ради развлечения. Исав был охотник - "ну так он и не считается евреем". Как просто - а кто сказал, что Исав убивал для развлечения, а не для пропитания? И, коли уж на то пошло, кто сказал, что "развлечение" не нужно для "поддержания жизни"? В общем, если еврей будет охотиться, то у ребе готов приговор: "Еврей может что угодно. Но еврей с еврейским миропониманием - конечно, нет". О! Где-то я уже встречал эту операцию: отделение просто немца от немца с истинно немецким миропониманием, просто русского от русского с истинно русским миропониманием...

Самсон и Давид охотились на львов, - подумаешь: "Если это и была охота, то охотниками были львы; просто им не повезло. Самсон и Давид защищались от нападающих зверей и защищались успешно - это не охота". Так и любой охотник "защищается" - если не от зверя, то от голода или от скуки. Об охоте в Библии (которая, конечно, была, когда у евреев была возможность охотиться): Tom C. Rakow. Hunting and the Bible: A Scripture Safari. В интернете: Clarence H. Wagner, Jr. Hunting and Fishing in the Bible. http://www.bridgesforpeace.com/publications/dispatch/everydaylife/Article-22.html. Евреи предпочитали охоту не со стрелами (тогда нарушаются предписания о крови), а с силками и сетью. (А как ловили птиц, которых приносили в жертву в храме? Или это тоже не охота?). Соломон ел мясо диких животных (газели и пр.), которые, очевидно, не нападали на него, а были пойманы. Не говоря уже о том, что охота для развлечения - явление позднее, охота в принципе - для пропитания. И Исав охотился именно так. Притч. 12, 27: "Ленивый не жарит своей дичи" - букв.: Лентяй не жарит того, что поймал на охоте. В иудаизме неприятие охоты сложилось к XVII веку.

* * *

Легко заметить, что игра - это действие по правилам, действие в определённых границах. Что труднее заметить: игра кажется состязанием двоих (или более) игроков, но это - кажимость. Очень важная, принципиальная, а всё же иллюзия. Поэтому возможна игра с самим собой.

Игра подтверждает базовое единство человечества: никто не может взять верх навсегда. Игра подтверждает и уникальность - в виде непредсказуемости - каждого человека - именно эта уникальность делает исход игры непредсказуемым и интересным. Игра, а не серьёзные дела помогает представить вечность - предсказуемая вечность была бы адом (и, возможно, ад мучителен предсказуемостью; мой отец говорил, что самое страшное в течение восемнадцати лагерных лет - знать, что в четверг будут котлеты, а в пятницу - запеканка).

Игра составляет суть всякого соревнования. Если конкуренция - всерьёз, она преступление. Игра подразумевает возможность ошибки, проигрыша - но проигрыша не смертельного. Игра, следовательно, есть гарантия свободы - игра, а не смерть и не убийство. Любовь есть игра не потому, что отрицает серьёзность и вечность выбора, а потому, что гарантирует серьёзность и вечность через вероятность ошибки. Игра не в том, чтобы изменять любимому, а в том, чтобы убежать от измены, от сомнения, от двойничества.

Утопизм убивает свободу, потому что убивает возможность ошибки, убивает игру. Ошибки воскресают и в утопии, но они куда страшнее, чем в нормальной жизни. Провалы капитализма - живые, провалы большевизма - мертвячные. Любовь, жизнь, милосердие не пытаются забаррикадироваться от ошибок - они играют с ошибками в прятки, они побеждают ошибки прощением. Прощение и смирение есть предельный смысл игра. Чемпионат закончен, начинается новый тур, начинается с нуля.